Гамзат бек биография. Восстание под руководством гази-магомеда, гамзат-бека
УДК 94 (470.67)
КАСУМОВ Сергей Магомедович
Северо-Осетинский госуниверситет имени К.Л. Хетагурова г. Владикавказ, Россия [email protected]
УЧАСТИЕ ГАМЗАТ-БЕКА В ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЯХ ВОЙСК ИМАМА ГАЗИ-МУХАММЕДА В 1831 ГОДУ
В начале статьи кратко рассказывается о военных акциях первого имама Дагестана и Чечни Гази-Мухаммада в равнинном Дагестане в 1831 г. Основным лейтмотивом статьи является попытка разобраться в одном из спорных эпизодов в биографии его будущего ка - второго имама Гамзат-бека. Речь идет о его участии в военных действиях в ноябре-декабре 1831 г. под руководством первого имама Дагестана и Чечни Гази-Мухаммеда. Автор анализирует сведения пристава при Шамиле П.Г. Пржецлавского о якобы возникших в этот период противоречиях между Гази-Мухаммадом и Гам-зат-беком и приходит к выводу об их беспочвенности. По мнению автора, при наличии существенных разногласий между этими двумя лидерами мюридистского движения невозможно объяснить, каким образом Гази-Мухаммад доверил Гамзат-беку руководство обороны своей опорной базы в предгорьях Агач-калы, а также сам факт последующего избрания именно Гамзат-бека его преемником. В статье также описан ход самих боев у названых населенных пунктов, в ходе которого приводятся свидетельства очевидцев с обеих сторон конфликта. В конце статьи автором затронуто значение поражения у Агач-калы для последующей судьбы первого имама.
Ключевые слова: Гази-Мухаммад, Гамзат-бек, имам, мюриды, Г.В. Розен, П.Г. Пржецлавский, Агач-кала, Чум-кескент.
DOI: 10.17748/2075-9908-2016-8-6/2-48-51 Sergey M. KASUMOV
North Ossetian State University named after K.L. Khetagurov Vladikavkaz, Russia [email protected]
GHAMZAT-BEKC"S PARTICIPATION IN MILITARY ACTIONS OF IMAM GHAZI-MUHAMMAD"S FORCES IN 1831
In the beginning of the article briefly covers military activity of the first imam of Dagestan Ghazi-Muhammad in the lowland Dagestan areas in 1831. The principal goal of the article understands a controversial episode in the biography of Ghazi-Muhammad"s successor the second imam Ghamzat-bek. Specifically, the article covers Ghamzat-bek"s participation in military actions in November-December 1831 under command of the first imam Ghazi-Muhammad. The author analyses records made during the Shamil"s period by Russian constable P.G. Przhetslavskiy, which contain information about alleged conflicts between Ghazi-Muhammad and Ghamzat-bek, and the author of the article concludes them to be groundless. In his view, in case there were substantial disagreements between the leaders of murid movement, it would be impossible to explain the level of truth when Ghazi-Muhammad ordered Ghamzat-bek to be a head of defense of his key base in the foothills in Agach-Kala, along with the fact that Ghamzat-bek was to even become his successor. In addition, the article covers the course of military operations near the localities already mentioned. In the ending the author reasons the significance of the Agach-Kala defeat for the fate of the first imam.
Keywords: Ghazi-Muhammad, Gamzat-Beck, imam, murids, Rosen, Agach-kala, Chumkeskent
Кавказская война до сих пор остается одной из актуальных проблем отечественной исторической науки. Среди главных причин широкого общественного интереса к истории Кавказской войны мы можем отметить события 1990-х годов в северокавказском регионе, в связи с которыми в последние десятилетия зачастую злоупотребляли аналогиями с эпохой Кавказской войны, однако детальное исследование ее эпизодов и их контекста позволяет развеять мифы и упрощенно-шаблонный подход к проблеме присоединения народов Дагестана к Российской империи.
В конце 1820-х годов в Нагорном Дагестане чрезвычайную популярность приобрели идеи мюридизма и газавата, так называемой «войны с неверными». Несмотря на то, что советская историография и в первую очередь М.Н. Покровский тщательно старались придать мюридист-скому движению классовый, антифеодальный характер, снижая тем его религиозную составляющую, с самого начала его развития к его лидеру имаму Гази-Мухаммаду примкнул ряд дагестанских аристократов. Наиболее выдающейся фигурой среди них, безусловно, был, будущий второй имам Дагестана и Чечни Гамзат-бек из рода гоцатлинских беков.
Гамзат-бек являлся одной из ключевых фигур Кавказской войны, но вместе с тем его биография остается малоизвестной, полной пробелов и противоречивых оценок. В нашей статье делается попытка разобраться в одном из спорных эпизодов его биографии, а именно в участии Гамзат-бека в военных операциях 1831 г., в частности в боях у Агач-Калы. Эти события особенно интересны, поскольку являются первой попыткой сторонников мюридизма вырваться из границ Аварии и Чечни, в которых собственно и сформировалась идеология мюридизма, распространить его на Кумыкскую плоскость и даже овладеть опорными пунктами российских владений на Северо-Восточном Кавказе - городами Кизляр и Дербент.
По сведениям дореволюционных авторов, встреча между имамом и Гамзат-беком произошла в Гимрах не позднее 1830 г. После продолжительного совещания, состоявшегося между ними, Гамзат охотно принял предложение Гази-Мухаммада о распространении шариата и «с тех пор сделался ревностным сподвижником и помощником имама» .
В мае-июне 1831 г., несмотря на прибытие подкрепления к царским войскам, сторонники Гази-Мухаммада осадили крепость Бурная над селением Тарки и крепость Внезапная у селения Эндирей . В середине июня 1831 г. вспыхнуло восстание в Южном Дагестане, воспользовавшись которым имам в августе осадил Дербент. 13 сентября 1831 г. командиром Отдельного Кавказского корпуса был назначен генерал от инфантерии барон Г.В. Розен, который начал активно предпринимать действия для «умиротворения края», но и после этого, 1 ноября 1831 г., имам Гази-Мухаммад во главе тысячного отряда захватил город Кизляр. По свидетельству летописца аль-Карахи, имам «захватил его, взял... огромные богатства и многих пленил» . Естественно, у имама не хватило сил для удержания города, и этот «захват» скорее походил на стремительный набег. Перед угрозой окружения царскими войсками имам со своими воинами-мюридами спешно покинул город. В этот период наибольших успехов Гази-Мухаммада Гамзат-бек находился в своем селе, так как его племянник находился в аманатах, то есть заложниках, в Тифлисе.
Осенью 1831 г. Гази-Мухаммад под нажимом царских войск отступил в близлежащие к его родному аулу Гимры предгорья, расположился лагерем в урочище Чумкескент на территории владений вассала царя шамхала Тарковского и «занялся укреплением своих позиций и восстановлением влияния в окрестных селениях» . Параллельно с этими событиями до Гам-зат-бека дошла весть о смерти его племянника в Тифлисе. Теперь он больше не был скован в своих действиях и вскоре прибыл в Чумкескент к Гази-Мухаммаду. Л. Богуславский сообщает, что Гамзат-бек привел с собой к имаму подкрепление, насчитывавшее 400 человек, и его прибытие очень ободрило имама . Вопреки словам Л. Богуславского, Н.И. Покровский писал о якобы имевшей место в эти дни размолвке Гази-Мухаммада и Гамзата: «В этот момент обнаружились опять какие-то расхождения между имамом и одним из его помощников - Гамзат-беком. Последний, вернувшись из неудачного похода к крепости Новые Закаталы, явился в Агач-кала с какими-то широкими планами» . Н.И. Покровский ссылается на П.Г. Пржецлавского, поясняя, что планы эти, поддержанные Аслан-ханом Газикумухским, заключались в попытке овладеть аварским ханским престолом, о чем якобы мечтал Гамзат (суть этих планов заключалась в личных интересах Аслан-хана). Далее, ссылаясь на Мухаммада Тахира аль-Карахи, Н.И. Покровский объясняет ситуацию следующим образом. Имам «одобрил планы Гамзата, советовал до времени отложить их исполнение и затем, указывая на скорое прибытие. русского отряда, просил Гамзат-бека соединиться с ним и общими силами дать решительный отпор русским, но на предложение это Гамзат-бек не дал положительного ответа» . К этому объяснению прибавляется и высказывание П.Г. Пржецлавского: «Кази-мулла не желал, чтобы Гамзат. действовал самостоятельно, между тем как последний жаждал личной славы» . Высказывание взято из перевода-переработки сочинения Мухаммада Тахира аль-Карахи «Блеск дагестанских шашек в некоторых шамилевских битвах». «В конце концов, Гамзат, - завершает Н.И. Покровский, - несмотря на разногласия, остался в Агач-кале» . Проясним ситуацию, представленную Н.И. Покровским, который использовал труды аль-Карахи и П.Г. Пржецлавского. Если, по свидетельству аль-Карахи, Гамзат-бек не дал положительного ответа на предложение имама Гази-Мухаммада общими силами дать решительный отпор русским, это не значит, что между ними появились разногласия. Что касается цитирования сведений П.Г. Пржецлавского, бывшего пристава при Шамиле в Калуге, то их тенденциозность, основанная на личной неприязни к третьему имаму, хорошо известна. Данный автор также скомпрометировал себя попытками издать искаженный им перевод сочинения Мухаммада Тахира аль-Карахи . Потому нет особых причин доверять и его утверждению о размолвке в стане лидеров мюридистского движения. На наш взгляд, доверие, оказанное Н.И. Покровским «сведениям» П.Г. Пржецлавского, основано на их удобстве для марксистского толкования включения в «антифеодальное» мюридистское движение аристократа Гамзат-бека, дабы его персона не вступала в неминуемое противоречие с формируемым образом классической крестьянской войны.
Пытаясь покончить с имамом Гази-Мухаммадом, российское командование предприняло шаги к уничтожению его опорного пункта в предгорьях Агач-калы, которое «состояло из высокого тройного сруба с бойницами, заваленного землею и окруженного с южной стороны рвом до 50-ти сажень глубиной» . По сведениям перебежчика Маклача, обороной названного укрепления командовал лично Гамзат-бек, который «укрепил лагерь с юго-западной стороны, которая была слабее других» . Действиями по овладению укрепления Чумкескент руководил командир 42-го Егерского полка полковник Миклашевский, который, оставив «вагенбург в сел. Казанище, под прикрытием двух рот Куринского полка с двумя орудиями выступил 1 де-
кабря для нападения на Кази-Муллу, который в Чумкескенте умножил свою партию свою до 1 000 чел. ...» .
Миклашевский, оставив роту Куринского полка на единственной дороге, ведущей к укреплению, остальное войско повел в обход. Писатель-декабрист А. Бестужев-Марлинский, находившийся в составе атакующих, так описал это событие в своих «Письмах из Дагестана»: «.Скрытые за непроницаемой оградой, горцы били на выбор; солдаты наши, несмотря на это, бесстрашно кинулись вперед; но когда град пуль срезал целые ряды храбрейших, когда несколько офицеров легли на окровавленный снег, натиск превратился в перестрелку жестокую, убийственную.» . Несмотря на героическую защиту укрепления, участь его была предрешена, поскольку силы были неравными и защитники не могли противостоять вновь прибывающим силам российских войск.
Секретарь Шамиля аль-Карахи свидетельствует об участии в этой защите и Гамзат-бека: «Хамзат, Шамиль и часть тех, кто были в крепости вместе с ними, дали сильное сражение. Они убили много неверных, которые уж окружили крепость со всех сторон, но никак не могли заскочить внутрь.».» . К вечеру участь укрепления была практически предрешена. «.Ожесточенные солдаты руками срывали сруб, - продолжает А. Бестужев-Марлинский, - лезли наверх, ломали кровлю и вломились, наконец, в укрепление, падали друг на друга; друзья и недруги - все смешалось.» . С наступлением темноты после команды «отбой» войска отошли на свои позиции. Защитники укрепления, использовав, благоприятную ситуацию, вышли из него и ушли в горы. 2 декабря солдаты приступили к разрушению укрепления, покинутого его защитниками.
В своем рапорте генерал Панкратьев приводил такие сведения о результатах сражения: «Более 150 тел неприятельских и 70 лошадей остались убитыми на месте сражения. По уверению жителей, Кази-Мулла должен быть или убит или ранен, ибо видима была кровь в той пещере, в которой он скрывался... и занимался чтением Корана» . Вместе с тем о самом факте нахождения имама Гази-Мухаммада в укреплении во время военных действий существуют два противоположных мнения. Некоторые российские источники свидетельствуют, что он находился там, и факт присутствия его лошади в уборе, захваченной в качестве трофея, говорит в пользу этой версии. Другие утверждают, что именно «во время отсутствия Кази-Муллы Чумкескент был атакован отрядом полковника Миклашевского» . Летописец аль-Карахи также утверждает, что «Гази-Мухаммада там тогда не было; в нем находились: Шамиль, Хамзат и Саид Игалинский» . Возможно, до атаки русскими войсками или в самом начале осады укрепления и сам имам находился в нем, а затем по каким-то причинам его покинул.
Весна и лето 1831 г. - это период наибольших успехов мюридизма в Дагестане. Вопреки утверждениям П.Г. Пржецлавского, Гамзат-бек до конца хранил верность Гази-Мухаммаду и делу мюридизма, что, в частности, проявилось в его руководстве обороной Агач-калы и было бы невозможно при их разногласиях. Несмотря на упорное сопротивление, повстанцы потерпели поражение.
Военные неудачи и потери, понесенные у Чумкескента и Агач-Калы, подорвали влияние Гази-Мухаммада в регионе. Его надеждам на распространение своего политического влияния с гор в предгорья и на равнину не суждено было сбыться. Сражения на равнине и в предгориях против артиллерии продемонстрировали уязвимость мюридов вне родных гор. Большие потери среди его людей, в том числе и среди его приближенных, предрешили изоляцию в родном селении и последующую гибель первого имама Дагестана и Чечни Гази-Мухаммада, на смену которому пришел его ближайший сподвижник - Гамзат-бек.
1. Акты Кавказской археографической комиссии. - Тифлис, 1881. Т. 8. - 1033 с.
2. Бестужев-Марлинский А. Сочинения. В 2 т. - Т. 2. - М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1958. - 591 с.
3. Богуславский Л. История Апшеронского полка. - Махачкала, 1993. - 518 с.
4. Гамзат-бек, второй имам Чечни и Дагестана // Кавказский сборник. - 1911. - Т. 31. - С. 1 -30.
5. Захарьин И.Н. Встреча с сыном Шамиля и его рассказы об отце // Русская старина. - 1901. - № 8. - Т. VII. - С.
6. Кавказская война: народно-освободительная борьба горцев Северного Кавказа в 20-60-х гг. XIX в. - Махачкала:
Юпитер, 2006. - 520 с.
7. Кидирниязов Д.С. Взаимоотношения ногайцев с народами Северного Кавказа и Россией в XVI-XIX вв. - Махачкала: Эпоха, 2003. - 217 с.
8. Мухаммад Тахир аль-Карахи. Блеск дагестанских шашек в некоторых шамилевских битвах. - Махачкала, 1990. Ч. 1. - 146 с.
9. Неверовский А.А. Истребление аварских ханов в 1834 г. - СПб., 1848. - 37 с.
10. Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля / под ред. В.Г. Гаджиева, Н.Н. Покровского. - М.: Российская политическая энциклопедия, 2009. - 584 с.
11. Рукопись Пржецлавского «Краткий очерк военных действий трех имамов Дагестана в период времени с 1829 по 26 августа 1859 г. / Архив РАН. Ф.100. Оп.1. Д.44.
12. Эсадзе С. Штурм Гуниба и пленение Шамиля. Исторический очерк Кавказской войны в Чечне и Дагестане. - Тифлис, 1909. - 424 с.
1. Akty Kavkazskoy arkheograficheskoy komissii. . Tiflis, 1881. T. 8. 1033 p.
2. Bestuzhev-Marlinsky A. Compositions. in 2 t. T. 2. M.: State. publishing house it is thin. liters, 1958. 591 p.
3. Boguslavsky L. History of the Apsheron regiment. Makhachkala, 1993. 518 p.
4. Gamzat-bek, second imam of Chechnya and Dagestan. Caucasian collection. 1911. T. 31. P. 1 -30.
5. Zakharyin I. N. Vstrecha s synom Shamilya i ego rasskazy ob ottse. . Russian old times. 1901. No. 8. T. VII. Pp. 367-389;
6. Caucasian war: people"s liberation fight of mountaineers of the North Caucasus in the 20-60th of the 19th century. Makhachkala: Floodlight, 2006. 520 p.
7. Kidirniyazov D. S. Relationship of Nogais with the people of the North Caucasus and Russia in the 16-19th centuries. Makhachkala: Era, 2003. 217 p.
8. Mahomed Takhir al-Karakhi. Gloss of the Dagestan checkers in some the shamilevskikh fights. Makhachkala, 1990. P.1. 146 p.
9. Neverovsky A. A. Destruction of the Avarian khans in 1834 of SPb, 1848. 37 p.
10. Pokrovsk N. I. The Caucasian wars and имамат Shamil. under the editorship of V. G. Gadzhiyev, N. N. Pokrovsky. M.: Russian political encyclopedia, 2009. 584 p.
11. Przhetslavsky"s manuscript "A short sketch of military operations of three imams of Dagestan in the period of time from 1829 to August 26, 1859. RAS Archive F. 100. Оп. 1. А. 44.
12. Esadze S. Storm of Guniba and Shamil"s capture. Historical sketch of the Caucasian war in Chechnya and Dagestan. Tiflis, 1909. 424 p.
Касумов Сергей Магомедович, соискатель, кафедра гуманитарных наук, СевероОсетинский госуниверситет имени К.Л. Хета-гурова,
г. Владикавказ, Россия [email protected]
Получена: 05.12.2016
Для цитирования статьи: Касумов С.М., Участие Гамзат-Бека в военных действиях войск имама Гази-Мухаммеда в 1831 году. Историческая и социально-образовательная мысль. 2016. Том. 8. № 6. Часть 2. с. 48-51. РО!: 10.17748/2075-9908-2016-8-6/2-48-51.
Information about the author
Sergey M. Kasumov, Competitor, Department of Humanities, North Ossetian State University named after K.L. Khetagurov, Vladikavkaz, Russia
Received: 05.12.2016
For article citation: Kasumov S. M., Ghamzat-Bekc"s participation in military actions of imam Ghazi-Muhammad"s forces in 1831. Istoricheskaya i sotsial"no-obrazovatelnaya mys"l = Historical and Social Educational Ideas. 2016. Vol . 8. no. 6. Part. 2. Pp. 48-51. DOI: 10.17748/2075-9908-2016-8-6/2-48-51. (in Russian)
сентябрь 1834 - Имам Гамзат-бек «двинулся к Салта. Глубокой ночью его воины бросились на это селение ворвались внутрь, да так, что никто не успел и почувствовать. В Салта, где стояла тогда охрана из цудахариев, воины имама вступили, распевая громкими голосами: Ля иляха илля Ллах, ля иляха илля Ллах. Охрана обратилась тут в бегство. Кое-кто из цудахариев был при этом убит. Других взяли в плен. Что же касается жителей селения Салта, то они выказали имаму повиновение.
После того, как салтинцы подчинились, к имаму прибыли жители Кудали. Они выказали ему свое почтение и стали его подданными». Гамзат-бек «установил для кудалинцев, в соответствии с Кораном, наказание (хадд) за пьянство, а те, со своей стороны, дали ему присягу - пребывать в спокойствии и оказывать необходимую помощь. Затем» к имаму «прибыла еще и делегация из Кегера, чтобы заключить мир, дать присягу и принять на себя определенные обязательства». Кроме этого, Гамзат-бек занял аул Куппа и некоторые из пограничных цудахарских селений и потребовал от акушинского и цудахарского кадия, чтобы они присоединились к нему. Кадий и старшины отвергли предложения имама. «Цудахарцы упорно продолжали не признавать» Гамзат-бека. «Мало того, они привели на помощь акушинцев и казикумухцев, а затем со всеми своими полками, массой выступили» из Цудахара. «Навстречу им выступил и имам. В местности, где расположены цудахарские, хутора, эти две группировки столкнулись, и там произошло великое побоище. С обеих сторон было множество убитых. В числе мучеников за мусульманскую веру, павших в тот день, был и считавшийся опорой имама великий храбрец Амирхамза Шототинский - верный помощник делу ислама, могучий лев, чья фамилия является ответвлением рода благородных эмиров.
Люди, давшие присягу, изменили тут Хамзату из-за того, что желание жить по шариату было у них еще слабым. Мало того, они начали даже подыскивать момент, чтобы напасть на имама и его последователей. Из того исламского похода» имам «вернулся разгневанным на нарушителей договора и ожидал теперь помощи от Аллаха для искоренения людей окончательно заблудших, а также - злостных притеснителей».
Имам Гамзат-бек
19.09.1834 - Один из представителей аварской верхушки - брат Хаджи-Мурата - Осман, в Хунзахской мечети, убивает имама Гамзат-бека, пришедшего на пятничную молитву. В возникшей перестрелке Осман погибает. «Осман выхватил пистолет и выстрелил в Хамзата, но и Хаджиясул Мухаммад успел выстрелить в Османа. И Хамзат и Осман, оба упали тут наземь и сразу же умерли».
Замысел заговорщиков был весьма рискованным и почти не имел шансов, если бы не крайний фатализм Гамзат-бека. Предупрежденный о заговоре он сказал приближенным: - «Можете ли вы остановить ангелов, если они придут за моею душой? Что определено Аллахом, того не избегнем, и если завтра назначено умереть мне, то завтрашний день - день моей смерти». Уцелевшие в перестрелке мюриды засели в ханском дворце. Хаджи-Мурат велел поджечь дворец, спасшихся из огня схватили и сбросили в пропасть.
- July 28th, 2014 , 04:15 pm
июнь 1834 - «Значительная партия» из койсубулинцев, гумбетовцев «и других обществ» прошла через салатавские земли «и спустились к Сулаку, где напав на кумыкские деревни Бавтугай, Лак-Лак и Темир-аул, ограбили жителей и угнали скот».
июль 1834 - Полковник Ахмед-хан Мехтулинский, «собрав подвластных ему мехтулинских жителей, спустился к сел.Аракан и в уроч.Шура напал на стадо, принадлежавшее араканцам, и хотя жители для защиты оного сбежались, но потеряв одного человека убитым, отступили, оставив в добычу мехтулинцам 1 100 баранов. В то же время» майор «Абу-Муслим Казанищенский по приказанию полк. Клюки фон Клугенау с своими подвластными выступил к ирганайскому спуску, показывая намерение напасть на Ирганай, а прап. Уллубий Эрпелинский и Юсуф-бей Каранайский, спустясь к Гимрам, завязали с гимринцами перестрелку. Следствием сих тревог было то, что многие койсубойлинцы, оставив Гамзат-бека, возвратились в свои жилища для защиты оных».
лето 1834
- Гамзат-бек «сумел вновь распространить влияние мюридизма на весь Нагорный Дагестан. В итоге земли подвластные имаму с трех сторон окружили Аваристан.
В этой обстановке Аварские ханы провели ряд переговоров с имамом и выработали план совместных действий по организации набегов в Кахетию. Однако, из за ряда проволочек набег не был организован.
Усиление власти нового имама и «двойная» игра аварских ханов не прошли незамеченными мимо внимания командующего кавказским корпусом барона Розена. Опираясь на возможность проникновения русских войск внутрь Нагорного Дагестана кавказское командование поставило аварских ханов перед невозможностью продолжать двойную игру. Наибольший эффект возымело лишение всех аварских ханов жалования! Правительнице Аваристана ханше Паху-бике пришлось выбирать из двух зол наименьшее, и она пошла на разрыв с Гамзат-беком и даже предприняла попытку физического устранения имама».
август 1834
- Имам Гамзат-бек, в качестве ответной меры, вторгся в Аварское ханство и осадил Хунзах. Имам «со своими полками двинулся к городу хунзахцев. Последние же, укрепившись при своих замках, заблокировали дороги, ведущие внутрь Хунзаха, куда, стеклись те жители окрестных селений, чей дух был не здоров. Хунзахцы при этом взяли под арест тех своих земляков, которые были известны склонностью к шариату - выдающегося храбреца Алибека и людей, подобных ему. Воины» Гамзат-бека, «окружив хунзахцев, продолжали осаду до тех пор, пока та не утомила последних. Они при этом потравили еще зеленые хунзахские поля на глазах у их хозяев».
Через две недели противники заключили соглашение, по которому ханша Паху-Бике в качестве гарантии выполнения его условий отдала в заложники имаму своего младшего сына Булач-хана. Гамзат-бек «словом и делом проявил любезность по отношению к хунзахцам, а когда положение вроде бы стабилизировалось, даже пригласил их на совместное заседание».
25.08.1834
- Уничтожение аварского правящего дома. На новые переговоры с Гамзат-беком, в сопровождении свиты из двухсот хунзахских удальцов, приехали старшие братья заложника Абу-Султан-Нуцал-хан и Омар-хан. Во время переговоров произошла перестрелка, в результате которой Абу-Султан-Нуцал-хан и Омар-хан, все их спутники, а также брат имама и некоторые мюриды из его окружения были убиты.
В тот же день, по приказу имама, Паху-Бике и всех остальных женщин аварского владетельного дома убили. Оставили в живых только одну из жен Нуцал-хана, которая была беременна. «Что же касается Булача, то он был отвезен тогда в Гоцатль». Потом, русские источники, в один голос стали утверждать, что это смертоубийство было умышленно подстроено Гамзат-беком по наущению Аслан-хана, правителя Кази-Кумуха и Кураха, имевшего на Паху-Бике зуб за отказ отдать ему в жены одну из своих дочерей. Эту версию против Гамзат-бека и его соратников русские использовали настолько успешно, что большое число горских народов поверили в это. Однако первые русские донесения говорят совершенно о другом. Там сообщается, что ссору двух сторон затеяли самые младшие участники. Один схватился за кинжал, другой за пистолет, и в одно мгновение вся сцена превратилась в кровавую бойню.
По словам Мухаммеда-Тахира ал-Карахи, Гамзат-бек приказал хунзахцам «разрушить все укрепления в их стране и находиться при нем Нусал-хану, Умма-хану и ряду других лиц до тех пор, пока не окончится указанное разрушение этих укреплений. Они на это не согласились. Хунзахцы намеревались было вернуться обратно, но товарищи Хамзата запретили им это. Тогда ученый Мирзаль Хаджияв первый схватился за оружие и закричал: «Эй вы, молодцы Хунзаха, приложите всю вашу мощь и силу в избиении этих». Завязалась битва между войсками Хамзата и людьми Хунзаха. Были убиты Нусал-хан, Умма-хан, Hyp Мухаммед Кадио, Мирзаль Хаджияв и ряд других, не осталось даже из их знати и глав никого того, кого можно было бы назвать. Из людей имама Хамзата пали смертью праведников брат Хамзата Мурад-бек, Чуфан, сын дяди по отцу Хамзата Дибирасуль Мухаммед ар-Ригуни, Мухаммед Али ал-Гимри и ряд других. Битва произошла в то время, когда Хамзат вышел из своей палатки и удалился для омовения. Его подушка, находившаяся в палатке, была найдена продырявленной множеством пробоин от ружейных пуль, которыми в изобилии стреляли по палатке, думая, что в ней находится Хамзат».
Истребление дома аварских властителей, умышленное или случайное, стало переломным для правления Гамзат-бека, а может быть, и для истории всего движения, потому что с этого момента в Дагестане нарушился существовавший там баланс сил: со сцены ушла единственная в этом крае группа, способная противостоять власти имама и ее распространению на весь Нагорный Дагестан. Это событие, также, лишило русских важного союзника в Дагестане.
- July 27th, 2014 , 04:18 pm
имам Гамзат-бек ибн Али Искандер-бек ал-Гуцали
ноябрь 1832 - Избрание Гамзат-бека имамом Дагестана. «С согласия авторитетных и влиятельных койсубулинцев - знатоков шариата, а также людей, согласных с ними по вопросу путей оказания помощи мусульманской религии, имамом стал знатный аристократ и храбрец Хамзат Гоцатлинский, сын Алискандарбека, которому дана была присяга после мученической смерти имама Газимухаммада».
1833
- «Хамзат начал призывать народ твердо держаться мусульманской религии, а также распространять шариат. Держась за канат Аллаха, он затем выступил во главе войска, чтобы возвысить священный Коран.
Хамзат двинулся к селениям Корода, Хоточ, Хиндах и Чох с увещеваниями, обращенными к их жителям. Он побуждал их принять шариат и прочие установления ислама, и в этом они подчинились ему. Кородинцы, хоточцы, хиндахцы и чохцы стали, таким образом, подданными имама. Затем Хамзат пошел к селению Ругуджа. Ругуджинцы, однако, стали упорствовать. Дело в том, что жители этого селения были людьми грубыми, склонными к беззаконию и при всем этом весьма сильными. Имам поэтому начал сражаться с ними и ругуджинцы вкусили тогда и пули и удары меча. Их укрепленная обитель была взята, причем было убито около пятидесяти человек из числа ругуджинских насильников - вельмож и лиц, судивших по адатам.
Главарем ругуджинцев был Султанав, который успел, было укрепиться в своем замке. Люди Хамзата заставили, однако, Султанава выйти наружу, а затем, наложив на него оковы, отправили в гимринскую тюрьму. Богатства же Султанава они разграбили. Впоследствии, уже в дни правления Шамиля этот человек был там убит; в книге «Блеск дагестанских сабель» говорится: «Первым, с чего начал Шамиль - было убийство Султанава Ругуджинского, который тогда находился в гимринской тюрьме».
Хамзат, возвратившись назад, направился затем в такие города, как Телетль, Батлух, Карата, а также к тем, кто поддерживал их. Жители этих городов и люди, поддерживавшие их, подчинившись имаму, вошли в число его подданных».
октябрь 1833 - «Ахмет хан Мехтулинский в наказание жителей дер.Гергебиля за принятие к себе Гамзат-бека, отбил у них до 800 баранов, которые обещал возвратить им, если они дадут клятвенное обещание не принимать к себе более» имама. «Гамзат-бек, узнав о сем, собрав из деревень Аракана, Белокана, Кудухли и Гимры партию до 600 человек захватил у жителей гергебильских рогатый скот и до 300 лошадей и расположился между двух рукавов речки Койсу у каменного моста, защищаемого семью завалами. По приглашению гергебильских жителей на другой день прибыли к ним на помощь Ахмет-хан Мехтулинский с 600 и Абу-Муслим Казанищенский с 400 своих людей и, присоединив к себе до 400, жителей гергебильских. В продолжение перестрелки прибыли еще к ним на помощь Мамет кадий Акушинский с 100 человеками и кадий Цудахаринский с 200 человек». Однако «встреченное горцами у Гергебиля, ополчение это было отброшено назад, с значительною потерею, а победа гергебильская еще более упрочила влияние Гамзата». «При сем убит Гамзат-бека родной племянник» Али-Искандер, «один бек и десять простых» мюридов.
- May 20th, 2014 , 01:18 pm
25.12.1830 - Уничтожение генералом Абхазовым осетинского селения Кобани. «Кобани были заняты, и растерявшиеся жители покорно выслушали приговор. Им велено было немедленно выйти из деревни со всем скотом и имуществом. Когда это было исполнено, деревня запылала с четырех сторон и гул, потрясший окрестные горы, возвестил о взрыве каменных башен, составлявших оплот и гордость Кобани. В тот же день отряд двинулся обратно, а вместе с ним потянулись и жители, переселяемые на плоскость, в окрестности Владикавказа».
30.12.1830 - Отряд дагестанцев во главе с богазским старшиной Аличулой-Мухаммедом вступил в Джаро-Белоканскую область. «Одна партия отправилась в селение Гавазы для захвата анцухского пристава князя Вачнадзе; другая стала на дороге к Закаталам, чтобы преградить дорогу» русским войскам, «а третья, при которой находился сам Аличула, - заняла Цаблуани. В Белоканы явились посланные с требованием, чтобы Муртазали дал в аманаты своих сыновей. Но когда Муртазали, вместо ответа, собрал шестьсот своих односельцев и расположил их возле своего дома, - суровый Аличула в ту же ночь нагрянул на Белоканы, и люди, которым Муртазали доверил защиту себя и своей семьи, бежали при первом его появлении. Верный» русским Муртазали, «все еще рассчитывавший, что ему дадут помощь из редута, заперся в крепкой башне, находившейся в его дворе, и решил защищаться до последней возможности. Но Аличула не захотел даже тратить пороха, а тем более крови своих сподвижников: он просто приказал обложить башню хворостом и поджечь его со всех сторон. Когда раскалившиеся стены дали трещины, и огонь проник во внутренность жилища, - башня рухнула, и под ее развалинами погибли в пламени и сам Муртазали, и все его семейство. В редуте явственно слышали выстрелы и видели широкое зарево, стоявшее над селением, - но помощи не дали «по случаю ночного времени и неизвестности о числе неприятеля» Между тем» войско Аличулы «расположилось в Белоканах как дома, а на следующий день было усилено еще новыми партиями, прибывшими из Дагестана. Эти партии, с пятнадцатью распущенными знаменами, дерзко прошли под пушечными выстрелами из русского редута» и с кличем: «Ля-илляхи-ил-алла» - соединились с Аличулой. Наступила минута, когда осада грозила уже самому Белоканскому форту и с высоких валов его можно было наблюдать, как конные партии, сгоняли к Белоканам длинные ряды арб, нагруженных всевозможными осадными принадлежностями».
03.01.1831 - Русские войска, подошедшие со стороны Закатал и Царских колодцев на помощь Белоканскому редуту соединились под Белоканами и начали штурм аула. «К вечеру, после жестокого боя, половина селения перешла в руки» русских, «но в другой упорно еще держались лезгины, и выбить их оказывалось» войскам «не под силу. Так наступила ночь. Густой туман прикрыл обе враждебные стороны и прекратил ожесточенную схватку. После страшной битвы вдруг наступила мертвая тишина - предвестница новой бури, готовой разразиться с первым лучом восходящего солнца. Но в глухую полночь» Аличула «снялся с позиции и вместе со всеми жителями вышел из деревни так тихо», что русские «заметили его отступление только с рассветом, когда Белоканы уже опустели».
январь 1831
- Воззвание имама Гази-Мухаммеда и Гамзат-бека к горцам Дагестана.
«От уповающего на Всевышнего Бога Гази-Мухаммеда и от жертвовавшего себя борьбе за Божье дело Гамзат-бека к обществам мусульман и единобожников, младшим и взрослым четырех сторон, привет вам. Да ниспошлет вам Бог благословение и милосердие. Да будет доволен вами Аллах и отпустит вам грехи! Аминь.
А затем: о дорогие братья! Как вы не обращаете внимания на Божьи слова в книге, ниспосланной нашему Пророку, да благословит его Аллах и приветствует: «Вам письменно завещано сражение, но оно вам отвратительно...» Почему вы ставите правителями кяфиров минуя верующих?
О мусульмане! Да милостивит вас Аллах, последуйте Богу и его Посланнику. «Кто последует Богу и его Посланнику и те, которые веруют воистину Божья партия победит». Вы не бойтесь наказания от Бога в сражении с отступниками и в изгнании их из своей земли и присвоении их имущества, потому, что в Коране написано так: «Наказанием тех, кто воюет против Аллаха и его Посланника и старается сеять на земле раздор является убийство...»
Вы не страшитесь смерти, участвуя в войне. «Где бы вы не были, все равно вас достигнет смерть, даже если вы будете в укрепленных замках». Вы не считайте ваших погибших умершими, ибо Бог говорит: «Вы никак не считайте павших в войне за Божье дело мертвецами, они у своего Бога живы и здоровы».
Будьте вместе с Гамзатом в надежном месте до моего прибытия с войсками со стороны Дербента, количество которых кроме Бога не будет в состоянии исчислить. Когда мы сойдемся, мы покажем чудеса кяфирам и пособникам их. Вы не сомневайтесь в Божьих словах.
О братья! Выступайте на борьбу, потому, что борьба нам обязательна, как это известно алимам. Лозунги об этом ясны. Вы не обращайте внимание на примиренчествующих с кяфирами. Не слушайте их ложных советов. Не поздно еще выяснится наше и их положение. На этом свете захватом их имущества и пленением их, а на том свете - загнанием их в ад. Ей Богу, Гамзат и Дагестан пришли в движение. Уповайте на Бога, на все воля Божья. Сабли наши, а шеи кяфиров и отступников. Боже помоги поборникам религии. Унижай унизителей религии и помоги нам победить кяфиров!»
- May 6th, 2014 , 11:59 am
29.10.1830
- Неудачный штурм селения Старые Закаталы русскими войсками. К штурму «назначены были две колонны: одна - батальон Ширванского полка при двух орудиях - должна была демонстрировать со стороны Джар, чтобы привлечь на себя внимание» горцев, «а главная - два батальона Эриванского полка, сорок саперов, четыре орудия скрытно выдвигаются на катехскую дорогу и отсюда ложбиной начинают приближаться к Старым Закаталам. В девять часов утра обе колонны тронулись. Генералы Стрекалов и Сергеев поехали при главной колонне. На первую высоту, лежавшую за крепостью, войска поднялись без выстрела. Отсюда дорога втягивалась в леса, дремучей полосой простиравшиеся уже до самых Закатал. Стрекалов приказал Сергееву продвинуться вперед, стать в самом лесу и затем уже подвигаться просветами вплоть до» позиций горцев. «Трудно допустить, чтобы лезгины не знали, а между тем, когда войска стояли уже на опушке леса, - в Старых Закаталах, еще шло народное собрание, и Ших-Шабан, незадолго прибывший в стан Гамзат-Бека, говорил зажигательную речь». Вероятно, Гамзат-бек, «сознававший для себя все выгоды лесного боя, нарочно не препятствовал движению» русских «стараясь заманить» их «в места, памятные кровавыми событиями.
Между тем отряд выбрался на небольшую поляну. Здесь приказано было остановиться, - и Эриванский полк занял позицию по обе стороны лесной дороги: первый батальон, майора Кошутина, расположился влево на небольшой высоте; второй, майора Клюки фон Клугенау - вправо, на старом кладбище, при котором сходятся дороги от закатальской мечети и башни. Ближе чем на картечный выстрел, впереди этого кладбища виднелась небольшая прогалина, а за ней начинались сады, обнесенные каменными стенками, оба батальона, разделенные между собой неглубокой балкой, находились на расстоянии один от другого не более тридцати-сорока саженей. Стрекалов приказал Кошутину укрепить левый фланг позиции небольшой батареей, поставленной на высоте, а Клугенау приступить к вырубке леса, чтобы очистить место для действия артиллерии. Но едва цепь, высланная вторым батальоном для прикрытия рабочих, продвинулась на лесную прогалину, как была осыпана ружейным огнем из густого кустарника. Командир полка, князь Дадиан, поскакал сам, чтобы удостовериться в степени опасности, в этот момент горцы выскочили уже из кустов и кинулись в шашки. Попавший под натиск, Дадиан едва не был убит, но его успели окружить солдаты; начальник же цепи, подпоручик Корсун, и вместе с ним тридцать нижних чинов были изрублены. Отрезанная от своего батальона, не успевшая даже сбежаться в кучки, цепь была разорвана, смята и обратилась в бегство. Горцы ударили на кладбище, но Клугенау, успевший поднять батальон в ружье, отразил дерзкий натиск, - и лезгины тотчас рассеялись. Цепь под командой штабс-капитана Потебни опять заняла свое место, а для поддержания ее выдвинули за кладбище роту штабс-капитана Гурамова; затем две неполные роты остались на самом кладбище в общем резерве, а остальные люди, под общей командой капитана Антонова, принялись за вырубку леса.
Было уже три часа пополудни. Скоро из цепи дали знать, что впереди, в садах, лезгины опять собираются в значительных силах. Дадиан сам поехал к Стрекалову, находившемуся при первом батальоне, чтобы получить разрешение оттеснить» горцев, «пока это еще представлялось возможным. Но Стрекалов, имевший известие от своих лазутчиков», что лезгины находятся «в ничтожных силах, отправил Дадиана назад с приказанием усилить работы, а сам, поручив войска генералу Сергееву, уехал в Новые Закатали. Дадиан передал приказание Клугенау. Еще усерднее застучали топоры, еще чаще под их ударами стали падать вековые чинары, а наваленный лес между тем все больше и больше уменьшал позицию и окружал карабинеров такой засекой, которая давала горцам возможность подкрадываться к ним незамеченными. Большая часть сил Гамзат-бека в это время стянулась уже против второго батальона и, прикрываясь засекой, скрытно окружила и цепь, и рабочих. Прошел час, другой - и вдруг, как по условному сигналу, несколько тысяч лезгин поднялось со всех сторон и ринулось в шашки. Что произошло тогда - описать трудно. И цепь, и резерв были моментально отрезаны от батальона и разобщены друг от друга так, что карабинерам пришлось защищаться поодиночке. Штабс-капитан Потебня был изрублен. Начальник резерва штабс-капитан Гурамов пал под кинжалами. Лихие эриванцы почти все сложили свои головы возле своих начальников, и из ста пятидесяти восьми человек только четырнадцать успели добраться до кладбища.
Все это совершилось так быстро, что часть батальона, рубившая лес влево от кладбища в балке и вправо от него по скату горы, - была застигнута врасплох и не успела даже схватиться за ружья. Капитан Антонов был ранен, а рабочие или бежали, или гибли без отпора под ударами горцев. Клугенау, кинувшийся было на помощь к ним с последним резервом, сам столкнулся» с лезгинами «и не мог пробиться. Орудия по третьему выстрелу умолкли: артиллерийский офицер, поручик Опочинин, был ранен пулей в грудь, прислуга перебита, и оба орудия, вместе с зарядными ящиками, захвачены горцами. Отчаянные усилия Клугенау выручить пушки повели только к новым потерям. Сам Клугенау, оба ротные командиры, все фельдфебели и большая часть офицеров и унтер-офицеров или были убиты, или изранены. Солдаты остались без начальников.
Второй батальон почти уже не существовал, когда на помощь к нему подоспел подполковник Кошутин с двумя карабинерными ротами своего батальона; но их прибытие только без пользы увеличило число» потерь русских, «так как стесненная местность не позволила им даже развернуться. Кошутин, человек отчаянной храбрости, был ранен одним из первых, и его солдаты, сбитые натиском, побежали назад. Увидев катастрофу, Сергеев двинул в бой последние две еще уцелевшие роты с тем, чтобы дать возможность остальным выйти из под ударов горцев, - но роты сразу попали в общий водоворот и были увлечены потоком общего бегства. Сергеев таким образом остался на батарее один с сорока саперами. Горцы без труда овладели ничтожным укреплением, взяли оба орудия и из сорока саперов осталось в живых только восемнадцать; но эти герои пробились сквозь лезгин и вынесли на ружьях раненого генерала.
Остатки рот не попали уже на старую дорогу, а были отброшены в тесную улицу, где горцы, засев по обе стороны ее за глиняными стенками, безвозбранно расстреливали бежавших солдат. Поражение отряда было полное. В этот роковой для эриванцев день» русские, по официальным данным, потеряли «четыре орудия, одного генерала, обоих батальонных командиров, шестнадцать офицеров и более четырехсот нижних чинов. В числе офицеров здесь же убит был и подпоручик Литвинов - георгиевский кавалер, собственноручно взявший при штурме Карса» турецкое знамя.
«Только в полутора верстах от места битвы князю Дадиану удалось наконец остановить оба батальона. Он дал им опомниться, привел в порядок и с барабанным боем повел» в атаку. «Но в эту минуту прискакал адъютант Стрекалова с приказанием отступить в лагерь.
Напрасно князь Дадиан от имени полка два раза посылал просить позволения возобновить атаку; Стрекалов не позволил - и войска возвратились в лагерь грустные и убитые».
Николай I «был чрезвычайно огорчен подобным происшествием. По этому поводу граф Чернышев писал Паскевичу: «Государь император с крайним прискорбием и неудовольствием усмотреть изволил, что Эриванский карабинерный полк, столь отличавшийся в последней кампании, под личным предводительством Вашего Сиятельства, ныне, в деле против лезгин, оставил вверенные ему орудия в руках неприятеля и, не внимая гласу начальников, обратился в бегство, будучи преследуем незначительным числом горцев. Не постигая, какие обстоятельства могли побудить русских солдат к столь постыдному бегству, Его Величество желает, чтобы Ваше Сиятельство сделали подробнейшее исследование сего происшествия и обо всем донесли Его Величеству».
- May 4th, 2014 , 12:33 pm
Гамзат-бек Гоцатлинский
29.09.1830 - Передовые отряды Гамзат-бека «появились на горах, верстах в пятнадцати от белоканского редута, а ночью конная партия, отделившаяся от них, нагрянула на самое селение. Войска в редуте слышали выстрелы и крики, но не могли дать помощи, так как сами ежеминутно ожидали нападения, и партия, разграбив армянских купцов» спокойно ушла. «Гамзат-бек не пошел, однако, далее. Он послал сказать джарцам, что не спустится с гор, пока не увидит среди них дружного восстания и не получит аманатов. Сергеев придвинул к Белоканам отряд подполковника Доброва - дивизион драгун и роту ширванцев с тремя орудиями, а к Катехам для наблюдения» за горцами «выдвинул батальон пехоты, также с тремя орудиями и казаками, под командой подполковника Платонова. Он до того уверился теперь, что Гамзат-бек не осмелится спуститься с гор, что сам отказался от присылки войск из Грузии, находя свои силы слишком достаточными, чтобы удержать в повиновении местное население. В этом самообольщении Сергеев даже не заметил, как жители Катехи, Мацехи и даже из Джар целыми толпами стали переходить в стан Гамзат-бека. Сергеев спохватился поздно, когда об аресте» главных организаторов, «чего так добивался Паскевич и требовал Стрекалов, нечего было уже думать, потому что» восстание «кругом» закипело «в полном разгаре. Гамзат-бек между тем занял Катехи. Там он принял аманатов от всех» восставших селений «и затем отправил их в Дагестан, объявив жителям, что останется у них зимовать и приказал поставить укрепление в Старых Закаталах. К решительным действиям он не хотел, однако, приступать, пока не подойдут к нему последние подкрепления, а в ожидании их разрешил производить частные набеги на плоскость».
15.10.1830 - «Партия» лезгин «спустилась по Беженьянскому ущелью, против деревень Гавазы, Чеканы и Кучетаны. Деревни эти охранялись постом из ста кахетинцев, а в резерве стояло сорок гренадер Грузинского полка с горным единорогом, под командой прапорщика Салтыкова. Партия незаметно обошла караул и кинулась прямо на лагерь Салтыкова. Секрет вовремя поднял тревогу, и когда лезгины устремились к ружейным пирамидам, - гренадеры встретили их штыками. Завязался отчаянный бой грудь на грудь, а тем временем с поста успели прискакать кахетинцы и, в свою очередь, врезались» в лезгин с тыла. «Один из них, дворянин Хсрулишвили тотчас изрубил байрактара и захватил лезгинский значок. Орудие, находившееся уже во власти» горцев, «также было отбито гренадерами. Тогда лезгины стали подаваться назад и через полчаса скрылись в Беженьянском ущелье. Эта ночь стоила» русским «двадцати четырех человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести».
20.10.1830 - К Гамзат-беку подошли ожидаемые им подкрепления и он «со всеми силами перешел в Старые Закатали. Отряд Сергеева, усиленный донским Леонова полком, стоял возле новой крепости; сюда же двигались из Грузии еще два батальона эриванцев с четырьмя орудиями и остальные части Грузинского полка, под командой генерала Симонича. Стрекалов, опередив войска, сам прибыл в Новые Закатали и принял главное начальство над собиравшимся отрядом. Познакомившись с положением дел в Джарской области, Стрекалов пришел к убеждению, что прежде всего необходимо преградить лезгинам все дороги в заалазанские места, а для этого построить ряд укреплений по пути к Белоканам и Талам. Этой мерой он думал держать» лезгин «в строгой блокаде», но горцы не стали дожидаться, пока их «запрут в Закаталах», а сами двинулись вперед и заставил русских «самих принять оборонительное положение. Вечером раздались по крепости первые выстрелы; пальба шла всю ночь и весь следующий день; несколько пикетов было атаковано, и на одном из них казак поплатился жизнью».
22.10.1830 - Лезгины, «пробравшись густыми лесами» к сараям, в которых изготавливался кирпич для строительства Закатальской крепости, «внезапно атаковали роту ширванцев, прикрывавшую рабочих».
25.10.1830 - Из русского лагеря у селения Новые Закаталы направлены фуражиры, «под прикрытием двух рот Ширванского полка с казачьим орудием, под командой капитана Фокина. Как только прикрытие стало расставлять цепь, - восемьсот конных лезгин вынеслись из леса и кинулись в шашки. Цепь была опрокинута, и горцы с налета врубились в ширванские роты... Бог знает, чем бы окончился» для русских «этот кровавый день», если бы к ним не подоспела помощь. «Во весь опор из лагеря прискакал Платонов со своими казаками и ринулся в пики. Отброшенные атакой, горцы, однако, моментально оправились и возобновили нападение. Тогда из лагеря выслали еще две роты Ширванского полка с подполковником Овечкиным, - и только с их появлением» горцы отошли к Закаталам. «Стрекалов доносил, что пространство, на котором происходила битва, было завалено телами лезгин», но и из русского отряда, «выдержавшего короткую битву, выбыло из строя два офицера и шестьдесят восемь нижних чинов. Это свидетельствовало прямо», что противник русских «смел, предприимчив, и что при дальнейшем развитии военных действий» русские потери, «в случае малейшей неосторожности, могут достигать значительной цифры. Действия Гамзата не замедлили отразиться на джарцах, и даже те немногие люди, которые еще сохраняли верность» России, «теперь один за одним стали переходить на сторону Гамзата. Лезгины, рассыпавшись по лесам, препятствовали всем работам, и, по справедливому выражению Сергеева, каждое срубленное дерево стоило» русским войскам «потоков крови. При таком энергичном предводителе, каким оказался Гамзат-бек, нечего было и думать о блокаде» его сил. «Русский отряд, собственно говоря, сам очутился в блокаде, и чтобы разорвать эту пока тонкую, но каждый день все более и более густевшую сеть» у его командования, «оставалось одно средство - взять» Старые Закаталы.
- Первое столкновение Шабана с русскими. Направленный управляющим Джарской областью генералом Сергеевым в Катехи «конный разъезд наткнулся в двух верстах от этого селения на двести человек глуходар и был захвачен в плен. К ночи того же дня» часть сил Шабана «заняла высоты над самыми Белоканами».03.07.1830 - «Главные силы Шабана спустились с гор и, оставляя в стороне белоканский редут, потянулись к Катехам. Навстречу к ним Сергеев послал подполковника Платонова с казачьим полком и частью милиции, а дивизиону нижегородских драгун приказал расположиться в резерве. Платонов занял Катехи и даже двинулся дальше; но едва головная конница его втянулась в ущелье, как была встречена сильным перекрестным огнем, не устояла и в беспорядке ускакала назад. Эта новая неудача» русских «отразилась тем, что жители, собранные с подводами у Новых Закатал, все разбежались и постройка крепости остановилась».
03.07.1830
- Отряд Ренненкампфа выступил из Джавы в Чесельтское ущелье. Отряд шел через хребет Раро, перейдя который, дальше последовал двумя колоннами: одна колонна под начальством самого Ренненкампфа наступала через деревни Цамад, Бикойтикау и Дуадонастау; другая, под начальством подполковника Берилева,— через деревни Сихта, Кола и Чесельт. Колонна Ренненкампфа встретила упорное сопротивление крестьян, среди которых «солдаты с удивлением замечали в сражавшихся женщин». «В войсках появились убитые и раненые; число их стало расти. Постепенно вытесняя» осетин «из одной деревни в другую, войска два дня находились в беспрерывном огне». Всего Ренненкампф сжег семь селений и после взятия с.Бикойтикау расположился в нем лагерем.
Колонна Берилева, следовавшая через с.Сихта, также встретила сильное сопротивление крестьян этого селения. Деревня была занята с большим трудом. Следуя дальше, колонна подошла к с.Кола. Население укрылось в башне и оказало столь решительное сопротивление, что Берилев не решился осаждать башню и двинулся дальше на соединение с Ренненкампфом (за это он получил замечание со стороны генерала Стрекалова).
04.07.1830 - Русские войска штурмует гору Зикара на которой укрепились восставшие жители Южной Осетии. Две атаки горы, предпринятые Ренненкампфом, оказались безрезультатны. Повстанцы, оборонявшиеся ружейным огнем и большими камнями, которые спускали с горы на наступавшие войска, бились с большим ожесточением
05.-06.07.1830 - Осада горцами, под руководством Шабана, Белоканского редута. «Несколько раз кидались они на штурм и каждый раз, встречая отпор, обращались назад». После подхода из Закаталы отряда генерала Сергеева, Шабан отступил в горы. «Ших-Шабан слишком поторопился с нападением на Белоканы и тем погубил так успешно было начатое им дело. Выжди он на Рог-но-оре - Гамзат-бек, уже прибывший в Джермут, мог бы без труда задержать» русские «войска в Закаталах, и тогда участь белоканского редута, быть может, и была бы иная. Теперь, напротив, все обстоятельства обратились против горцев. Поражение Шабана так повлияло на Гамзат-бека, что он распустил лезгин и сам уехал в Аварию». Бой за Белаканский редут «сразу подавил начинавшееся восстание».
07.07.1830 - Третий штурм горы Зикара отрядом генерала Ренненкампфа. Поражение восставших. Из попавших в плен к Ренненкампфу, 118 повстанцев были приговорены к казни, 21 участник сопротивления — отправлен в Сибирь.
08.07.1830
- Генерал Ренненкампф осадил башню у селения Кола. На посланное через князя Мачабели предложение сдаться повстанцы ответили отказом. После бомбардировки башни, начался штурм. Две роты гренадер были брошены в атаку, но были отбиты. Войска потеряли 4 человека убитыми и 18 человек ранеными, в том числе был смертельно ранен подполковник Берилев. Ночью атака повторилась. Осажденные, услышав шум, стали бросать камни, и охотники были отражены.
Ренненкампф решил поджечь башню. В первом часу из лагеря вышли несколько охотников, которые обложили башню сухими дровами и подожгли. Осажденные заметили это и открыли огонь. Пламя быстро поднялось вокруг башни и скоро достигло верхней надстройки. «Даже в эти последние минуты,— говорит один из очевидцев,— отчаянные головорезы не думали о сдаче: они пели во всю глотку веселую песню, неустанно бросали камни, издевались над нашими усилиями и, видимо, предпочитали смерть всякой пощаде...»
Когда огонь охватил все деревянные части башни, 10 человек осетин во главе с Бега Кочиевым по веревкам спустились из башни и с кинжалами в руках бросились на солдат, пытаясь пробить себе дорогу. Девять человек были подняты на штыки солдатами, сам Бега Кочиев был взят в плен. Остальные осажденные сгорели в башне.
Героическая борьба чесельтцев-крестьян за свободу произвела сильное впечатление и на самих царских генералов. «Горцы оказали примерное ожесточение», - писал Паскевич Чернышову.
Перейдя от умственных занятий к семейной жизни, Гамзат-Бек начал искать развлечения и находил их в частых пирушках, во время коих употребляя чрезмерно горячие напитки, прослыл наконец человеком нетрезвого поведения. В продолжение нескольких лет он думал собственно об увеселениях, и хотя дядя и вместе тесть его, Иман-Али, старался отвратить его от подобной жизни, но все увещания и просьбы оставались тщетными, до 1829 года, когда обратил на себя внимание горцев Кази-Мулла . Беседуя однажды с Гамзат-Беком о действиях первого возмутителя, Иман-Али ему сказал: "Ты происходишь от Беков, твой отец был храбрый человек и делал много добра Аварцам, а ты не только не хочешь последовать его примеру, но предался ещё разврату. «Взгляни на дела Кази-Муллы, простого горца, и вспомни, что ты знатнее его родом и не менее его учился.»
На стороне Имамата
Присоединение к Кази-Мулле
Первые военные действия
Слова эти произвели магическое действие на Гамзата. Он молча встал, вышел из дома, оседлал любимого коня своего и уехал в селение Гимры. Кази-Мулла принял его со всеми восточными приветствиями и предложил действовать совокупно в распространении нового учения. Гамзат-Бек охотно согласился на предложение и сделался самым ревностным помощником первого Имама. Они вместе склонили на свою сторону Койсубу , Гумбет и Андию , и вместе нападали на Хунзах.
Претерпев поражение под Хунзахом, Гамзат-Бек возвратился в Новый-Гоцатль, где и распустил находившихся при нём мюридов. Однако он не долго оставался в бездействии. Вскоре прибыло к нему несколько выходцев из Джаро-Белоканской области , скрывавшихся в селении Корода, андалальского общества. Объявив о присоединении джарцев к исправительной секте и намерении их восстать против Русских, они просили его прийти к ним с своими приверженцами, обещая беспрекословно повиноваться его приказаниям. Не решаясь исполнить их просьбу без совета Кази-Муллы, Гамзат-Бек отправился к нему в селение Гимры. с предложением принять начальство над новыми сообщниками. Но Кази-Мулла, вследствие ли претерпенного им поражения под Хунзахом, или не надеясь на удачу, отказался от предложения Гамзата и предоставил ему быть их предводителем.
Возвратясь из Гимры, Гамзат-Бек написал воззвание к Андалальцам, Хидатлинцам, Карахцам и Тлесерухцам. Как на призыв муллы стекаются правоверные в мечеть для молитвы, так жители этих обществ собирались толпами в селение Новый-Гоцатль, жаждя добычи и крови. Гамзат-Бек в первый раз увидел себя повелителем такого огромного скопища. По прибытии к джарцам, он взял с них, в залог верности, аманатов , которых и отправил в андалальское общество, под присмотр преданных ему людей.
Арест
В первых стычках с русскими отрядами, счастье благоприятствовало Гамзат-Беку и он беспрестанно тревожил их нападениями. Наконец джарцы были разбиты, покорены и лишились навсегда своей политической независимости и гражданского устройства, а земли их образовали Джаро-Белоканский округ. После этой развязки, Гамзат-Беку ничего нельзя было предпринимать, тем более, что в горах настала уже суровая зима. Глубокий снег не только затруднял дальнейшие действия, но делал невозможным возвращение в Дагестан его людей, которым надлежало переходить главный кавказский хребет. В этих обстоятельствах, он решился лично вступить в переговоры с начальником отряда в Джаро-Белоканского округа, Генерал-Лейтенантом Стрекаловым , но попал в плен.
Оставшиеся в Джаро-Белоканских горах мюриды, лишившись предводителя, не осмеливались более нападать на русских вскоре разошлись по домам. Арест Гамзат-Бека в Тифлисе продолжался не долго. Вследствие просьбы Генерал-Майора Аслан-Хана Казикумухского , он был отпущен на родину, в залог верности Аслан-Хан представил племянника его Койхосрова. Благодарный своему избавителю, Гамзат-Бек отправился к нему в селение Кумух , где беседуя о разном, завел разговор об Аварии. Разговор этот имел огромные последствия.
Аслан-Хан, вскоре после смерти Аварского Хана Султан-Ахмета, просил руки дочери его, Султанет, для своего сына, Магомет-Мирзы-Хана , и получил на это согласие от матери её, Ханьши Паху-Бике. Вслед за тем своё желание изъявил на вступление в брак с Султанет, Шамхал Тарковский , Абу-Муслим-Хан . Сравнивая двух женихов, Ханша решила изменить данному уже обещанию Аслан-Хану и отдала преимущество Шамхалу, как более богатому, который в случае надобности мог оказать и помощь.
Новые цели
Не имея в то время средств отмстить за нанесенное оскорбление, Аслан-Хан снёс его, но не смог забыть, и желание мести в нём не угасало. Коснувшись разговора Гамзат-Бека об Аварии, он видел в этом предприимчивом человеке своего мстителя. А потому, поведя искусно рассказ о богатстве аварских ханов и украсив восточными цветами обладание властью ханскою, Аслан-Хан сказал ему: «Знаешь ли от чего разрушились все планы твои и Кази-Муллы при штурме Хунзаха, и от чего все твои дальнейшие действия на Аварию будут рассыпаться как известковый камень, падший с вершины утеса? Тебя чернит перед народом Ханша Паху-Бике; слова её то же, что Коран для правоверных, и пока будет жизнь в этом для тебя змеином жале, ты много употребишь трудов и времени, чтобы осуществить первое предположение Кази-Муллы и воздвигнуть новое здание.». Гамзат-Бек встал, вынул шашку из ножен и произнес следующие слова: «Видишь Хан эту шашку! у неё двойное острие. Иду вперед» вскричал он, взмахнув шашкою к стороне, где лежит Хунзах, - «и ею же защищаюсь сзади.» Слова эти имели смысл, то есть: идя на Хунзах из Нового-Гоцатля, лежащего ближе к нашим укреплениям, он в то же время будет защищать и свой тыл.
Хотя коварные внушения Аслан-Хана глубоко запали в душу Гамзат-Бека, и ещё более развили его честолюбивые замыслы, однако при прощании он объявил, что решился прежде всего, во что бы ни стало, уничтожить крепость Новые-Закаталы, которая достаточно сильно мешала набегам на Кахетию и вообще на Грузию. Это неожиданное намерение Гамзат-Бека было весьма противно желанию Аслан-Хана, проникнутого мщением к Ханше Паху-Бике; а потому он старался направить мысли его собственно на овладение Хунзахом. Но когда все увещания остались тщетными, то Аслан-Хан предоставил ему действовать по своему усмотрению, прося не вмешивать его в войну с Русскими и обещая всевозможное пособие, только в том случае, когда он устремит все свои силы для завладения аварским ханством.
Между тем, во время отсутствия Гамзат-Бека из Дагестана, молва о некоторых удачных его действиях в Джаро-Белоканской области, ещё более возросла от преувеличенных рассказов бывших с ним горцев. Ему стоило только пожелать - и в сообщниках не было бы недостатка: а от того, когда по возвращении в Новый-Гоцатль, он объявил о намерении своем уничтожить крепость Новые-Закаталы, то по первому его призыву, к нему опять собрались огромные толпы мятежных горцев. Увидев себя повелителем гораздо большего скопища, чем в первый раз, честолюбивый Гамзат-Бек снова направился в Джаро-Белоканскую область. На пути присоединился к нему отважный дагестанский разбойник Ших-Шабан, с значительною партиею удалых товарищей его набегов и грабежей.
Для нанесения решительного удара крепости Новым-Закаталам, Гамзат-Бек тихо подвигался вперед, усиливаясь прибывающими партиями. Наконец перевалившись, в первой половине 1831 года, с огромным полчищем своим, через главный кавказский хребет, он был встречен с восторгом джарцами, спешившими к нему присоединиться. Однако Гамзат-Бек не воспользовался своим положением, но любуясь собранными им силами и выжидая прибытия новых партий, откладывал со дня на день нападение на крепость; а между тем от чрезвычайных жаров, горячки и лихорадки начали развиваться в его скопище. Прибывающие замещали только убылых, не увеличивая число сообщников. Это обстоятельство ещё более заставило его медлить, потому что, не доверяясь слишком храбрости горцев, он рассчитывал преимущественно на их многочисленность. Медленность же и нерешительность Гамзата, дали возможность русским отрядам прийти вовремя к угрожаемому пункту. Слух об их приближении остановил его действия ещё на несколько дней, до получения верных сведений о наших войсках; а в несколько дней болезни, свирепствовавшие все сильнее, видимо уменьшили числительность его скопища, так что вскоре большая половина джарцев, принуждена была оставить ряды, для ухаживания за больными. Удаление Джарцев оказало весьма неблагоприятное влияние на пришедших к ним мюридов, и Гамзат-Бек, видя упадок нравственных сил в его сообщниках и беспрестанно возрастающую смертность, решился предпринять обратное движение в горы. Когда находившиеся при нём Джарцы узнали об этом, то опасаясь наказания Русских, старались всеми силами его удержать; но не обратив внимания на их просьбы, он ушёл в Новый-Гоцатль, где и распустил своё сборище.
Гибель Гази-Мухаммада
Неудача против крепости Новых-Закатал, уменьшила народную молву о подвигах Гамзат-Бека и заставила его навсегда отказаться от повторения подобного предприятия. Волнуемый предположениями о покорении Хунзаха, он отправился в конце 1831 года к Кази-Мулле, занимавшему в то время укрепленный лагерь на урочище Чумкескенте. Кази-Мулла принял его, по прежнему, чрезвычайно ласково, и одобрив план действий для овладения Хунзахом, советовал остаться некоторое время при нём, дабы дать дружный и решительный отпор русским, намеревавшимся их атаковать; на что Гамзат-Бек и не замедлил согласиться. Уже несколько дней он находился в Чумкескенте, как однажды утром Кази-Мулла объявил, что видел чудный сон, который хочет непременно узнать по имеющейся у него книге в Гимрах; а потому, отправляясь туда, поручил ему начальство над собранными мюридами.
Во время отсутствия Кази-Муллы, Чумкескент был атакован отрядом полковника Миклашевского . После штурма этого урочища, Гамзат-Бек и Шамиль , ушли в Новый-Гоцатль. Когда Кази-Мулла, ожидая приближения русских, призвал его на помощь, он, как верный сподвижник, призывал к себе прежних своих соратников; но на зов его не было ответа: к нему собралось не более 1000 человек.
Несмотря на малочисленность подкрепления, Гамзат-Бек спешил с ним на присоединение к Кази-Мулле, и 16 октября прибыл в селение Ирганай , койсубулинского общества. На другой день он выступил оттуда к Гимрам, но не смог дойти из-за полчищ русских на пути, завязнув в бою с ними. В полночь дали ему знать о смерти Кази-Муллы. Гамзат сначала не поверил этому известию; но когда солнце отразилось на штыках русских оккупантов в садах гимринских и в самом селении, то он стал оплакивать кончину предводителя исламского освободительного движения горцев.
Имам Гамзат-бек
Первые Имамские походы
После слов Гамзата, раздалось несколько противоречащих голосов и в толпе старшин послышался ропот. Не давая времени слиться нерешительному говору в одно целое, он дал знак рукою к молчанию и сказал повелительным тоном: «Мусульмане! Я вижу, что вера начала ослабевать; но мой долг, долг Имама, заставляет меня навести вас на тот путь, с которого вы совратились. Я требую повиновения; в противном случае, Гамзат принудит вас силою оружия ему повиноваться.». Грозное движение Гамзат-Бека, сжимавшего рукоять шашки, и приближение к нему приверженцев, готовых на все, смутило собравшихся. Ни один голос не возвысился для возражения; напротив того, шепот согласия был слышен из толпы. Тогда Гамзат-Бек вышел из мечети и вспрыгнув на коня, помчался из деревни, в сопровождении преданных мюридов, которые, джигитуя по сторонам, стреляли в честь своего любимца нового Имама.
По прибытии в Новый-Гоцатль, Гамзат-Бек получил письмо от матери Кази-Муллы. Поздравляя его с принятием звания Имама, она уведомляла о распоряжении сына её, приказавшего, в случае своей смерти, передать его преемнику хранившиеся в Чиркате деньги, собранные на военные издержки, для поддержания духовной войны. Весть эта чрезвычайно обрадовала Гамзата, и он не замедлил отправить в Чиркат надежных людей.
Имея денежные средства, Гамзат-Бек приобрел и новых приверженцев, увеличивших рассказами его богатство, а с тем вместе и число желавших поступить в ряды его сообщников. Последователи Мюридизма охотно стекались на зов нового Имама, и в скором времени он опять увидел себя повелителем большого сборища. Когда сделалось известным Русским о существовании этого сборища, то против него были посланы в 1833 году Шамхал Тарковский, Ахмет-Хан Мехтулинский и Акушинский Кадий. Гамзат-Бек встретил их близ селения Гергебиля и одержав над ними верх, возвратился с торжеством в Новый-Гоцатль, откуда выступил против аварских селений Ках и Харакули. Однако жители, подкрепленные Хунзахцами, защищались весьма упорно и разбили неприятелей.
Вскоре после дела харукулинского, бежал от Гамзат-Бека один из его нукеров, скрывшийся в Голотле. Приблизясь, с 40 человеками, к этому селению, он требовал выдачи беглеца. За отказом с одной стороны, последовали угрозы с другой; наконец засвистали пули и Гамзат должен был возвратиться без всякого успеха и с простреленного шеею в Новый-Гоцатль. Во-время лечения раны, продолжавшегося более месяца, его воинственный дух не ослабевал, а честолюбие создавало новый мир почестей. Мысль об овладении Хунзахом не покидала его ни на минуту, а чтобы вернее достигнуть своей цели, он предположил прежде подчинить своей власти общества окружающие Аварию, и потом уже вторгнуться в это Ханство со всех сторон.
Вследствие этого плана, Гамзат, тотчас по выздоровлении, разослал воззвания к Койсубулинцам, Гумбетовцам, Андийцам и Карахцам. Мятежные жители этих обществ, послушные голосу Имама, собрались в значительном числе в Новый-Гоцатль, откуда он выступил с ними в Андалаль, как сильнейшее и ближайшее племя к месту его пребывания. Селения Корода и Куляда - первые приняли без сопротивления новое учение и пристали к толпам мюридов. Присоединение их, дозволяло продолжать начатое с большею надеждою на успех; а потому, не теряя времени, Гамзат-Бек двинулся в средину андалальского общества. Расположившись лагерем на горе Бабештля-Нарах, не далеко от Чоха , он написал воззвание к Андалальцам, от которых требовал, чтобы они признали его Имамом и выдали, в знак покорности, аманатов. Хотя Андалальцы, занимаясь преимущественно торговлею, соделались менее воинственными, однако воззвание Гамзата, покушавшегося на их независимость, пробудило в них прежний воинственный дух. Отвергнув его требование, они собрались на горе Хахилаб-Циго, в двух верстах от неприятельского лагеря, где битва должна была решить дальнейшую их участь. Оскорбленный отказом, Гамзат-Бек атаковал стремительно осмелившихся ему сопротивляться, выбил из завалов и гнал до селения Ругжаба. Потеря, понесенная Андалальцами, навела на них такой страх, что не надеясь более на счастье, они покорились победителю, выдали в залог верности аманатов и лучшее оружие и присоединились к его толпам.
Хамзат двинулся к селениям Корода, Хоточ, Хиндах и Чох с увещеваниями, обращенными к их жителям. Он побуждал их принять шариат и прочие установления ислама, и в этом они подчинились ему. Кородинцы, хоточцы, хиндахцы и чохцы стали, таким образом, подданными имама. Затем Хамзат пошёл к селению Ругуджа . Ругуджинцы, однако, стали тут упорствовать, попели себя слишком гордо. Дело в том, что жители этого селения были людьми грубыми, склонными к беззаконию и при всем этом весьма сильными. Имам поэтому начал сражаться с ними и ругуджинцы вкусили тогда и пули и удары меча. Их укрепленная обитель была взята, причем было убито около пятидесяти человек из числа ругуджинских насильников-вельмож и лиц, судивших по адатам.
Главарем ругуджинцев был грубиян по имени Султанав, который успел, было укрепиться в своем замке. Люди Хамзата хитростью заставили, однако, этого Султанава выйти наружу, а затем, наложив на него оковы, отправили в гимринскую тюрьму. Богатства же Султанава они разграбили. Впоследствии, уже в дни правления Шамиля этот человек был там убит; в книге «Блеск дагестанских сабель» говорится: «Первым, с чего начал Шамиль-было убийство Султанава Ругуджинского, который тогда находился в гимринской тюрьме. Хамзат, возвратившись назад, направился затем в такие города, как Телетль, Батлух, Карата, а также к тем, кто поддерживал их. Жители этих городов и люди, поддерживавшие их, подчинившись имаму, вошли в число его подданных».
Легко одержанная победа над Андалальцами, имела весьма благоприятные последствия для Гамзата: она умножила число его сообщников; увеличила его власть, которая могла быть упрочена в горах только одним оружием, и бросив блеск на лестное название Имама Дагестана, поощряла к продолжению, с большею настойчивостью, военных действий, для скорейшего осуществления честолюбивых замыслов. По присоединении Андалальцев, он разделил свои силы на две части: с одною сам пошёл к Хидатлинцам и Ахвахцам , а другую отправил, под предводительством главного своего мюрида-Шамиля, к Багулальцам , Джамалальцам, Калалальцам и Технусальцам. Жители исчисленных обществ, устрашенные действиями Гамзата в Андалале, не осмелились сопротивляться возмутителям, которые пройдя беспрепятственно через их земли, соединились наконец между селениями Карата и Тохита.
Подчинив таким образом своей власти все общества окружающие Аварию и увеличив своё скопище вновь покорившимися, Гамзат-Бек увидел себя предводителем огромного скопища, простиравшегося, по показанию некоторых, до 20 тысяч человек. Подобные средства давали ему возможность привести в исполнение давно созревшую в нём мысль, посеянную местью Аслан-Хана, о покорении Аварии и присвоении себе власти аварских ханов. Представив мирные отношения Аварцев к Русским противозаконными и заслуживающими строгого наказания, он вторгнулся в их земли с полною надеждою на успех. При появлении его, все селения покорились, исключая небольшого числа жителей, оставшихся верными своему законному владетелю и покинувших свои жилища для защиты селения Хунзаха - местопребывания ханов.
Истребление Аварских ханов
В начале августа 1834 года, из всей Аварии только один Хунзах не признавал власти Гамзат-Бека; а потому подступив к этому селению, он обложил его и послал преданных мюридов к Ханьше Паху-Бике для переговоров. Предложения ими сделанные состояли в том, чтобы Ханьша приняла со своими подвластными новое учение, прервала всякие сношения с Русскими и заставила своих сыновей действовать против неверных, по примеру её отца и мужа. Устрашенная огромными силами своего противника и не ожидая скорой помощи, Паху-Бике находилась в тяжкой нерешимости. Она поздно раскаивалась в безрассудном упрямстве своем, оказанном ею в 1832 году, когда, несмотря на настоятельные требования Барона Розена, не решилась выдать Гамзат-Бека, считая его родственником аварских ханов, и дозволила ему проживать, после смерти Кази-Муллы, в своих владениях. Она упрекала себя в беспечности, что не приняла ещё в 1833 году решительных мер против возмутителя общественного спокойствия: что дало ему возможность действовать в 1834 году с особенным успехом, и действовать против законных своих владетелей и их матери, которая, назад тому несколько лет, его обласкала и даже поместила в своем доме, Но так как раскаянье и упреки были уже неуместны, то наконец, вследствие общего совещания, отправлен был к Гамзату хунзахский кадий, Нур-Магомет, с ответом, что Ханьша принимает новое учение и для истолкования его просит прислать к ней сведущего духовника. Казават же с Русскими отвергает и умоляет оставить её в покое, обещая впрочем не содействовать неверным, в случае неприязненных против них предприятий со стороны Имама.
Важно выслушал Гамзат-Бек привезенный ответ прежним своим наставником и учителем. Ему нужно было не присоединение Паху-Бике к исправительной секте, а обладание Аварским Ханством. Для достиженья этой цели, он готов был итти всевозможными путями, хотя и основанными на вероломстве. Помня как назад тому четыре года, Хунзахцы, одушевленные Ханьшею и руководимые храбрым Абу-Султан-Нуцал-Ханом, сыном Паху-Бике, отразили толпы Кази-Муллы, Гамзат-Бек, не надеясь на успех открытой атаки, решился захватить хитростью юного, отважного предводителя, а имея его в своей власти, был уверен и в падении Хунзаха. К осуществлению же сего коварного замысла, он не предвидел больших затруднений, оттого, что присутствие многочисленного скопища навело уже страх на горсть храбрых Хунзахцев и самую Ханьшу, в чём убеждало его предложение её, доказывавшее колебание. Колебание это, послужившее ему побуждением к увеличению требований, служило вместе с тем и ручательством в исполнении их. Но чтобы не обнаружить прямо своих видов, он хотел прежде завладеть младшим сыном Паху-Бике; а потому, отправляя к ней присланных ею почетных жителей, велел сказать, что готов послать сведущего муллу для истолкования Мюридизма, если только она выдаст в аманаты, меньшего сына своего, Булач-Хана. При этом, прибегнув к лицемерию, приказал опять повторить, что если Абу-Султан-Нуцал-Хан примет титул Имама Дагестана и решится действовать против Русских, как действовал отец его, то в таком случае он будет служить при нём, по примеру отца своего Алискендер-Бека, служившего верою и правдою Али-Султан-Ахмед-Хану .
Доставленный ответ возвратившимися Хунзахцами, не был утешителен для престарелой Ханьши. Вынужденная необходимостью согласиться на требование сильного врага, а также в надежде смирить его скорым исполнением его желаний, она отправила к нему на другой день Булач-Хана, с несколькими почетными жителями. Гамзат-Бек приняв его с большими почестями и залпами из ружей, в тот же день отступил от Хунзаха за две версты, а потом отослал молодого Хана в Новый-Гоцатль, где поручил за ним надзор тестю своему Иману-Али.
Имея в своей власти Булач-Хана, Гамзат-Бек не сомневался более в достижении предложенной им цели, потому что владел сильным средством, дабы заставить Паху-Бике исполнять все его желания. На основании этого убеждения, он немедленно отправил мюридов в Хунзах с требованием, чтобы Ханьша прислала к нему сыновей своих, Абу-Султан-Нуцал-Хана и Умма-Хана, для весьма важных переговоров, от которых зависит спокойствие всей Аварии и собственные выгоды их дома; в случае же отказа, он угрожал поручить управление Аварским Ханством джанке Сурхай-Хану, двоюродному брату Паху-Бике, уроженцу селения Сиух.
Паху-Бике, опасаясь за жизнь младшего сына, должна была покориться воле Гамзата и призвав к себе старших сыновей, объявила им о новом требовании противника. На это Абу-Султан-Нуцал-Хан заметил, что весьма неблагоразумно было бы ехать им обоим в неприятельский лагерь, где их может задержать Гамзат-Бек и лишить тем Хунзах защитников; а от того полагает за лучшее послать к нему на совещание одного Умма-Хана.
Ханьша одобрила мнение старшего своего сына, и Умма-Хан отправился, с пятью почетными старшинами, в сопровождении Османа, его молочного брата и Хунзахского кадия Нур-Магомы и нескольких других подобных лиц, в стан мюридов. Гамзат-Бек принял его с теми же почестями, как и Булач-Хана, а потом созвав главных своих сообщников, обратился к Умма-Хану с следующими словами: «Я не сделал никакого зла вашему дому и не намерен его делать, и даже не имел мысли отнимать у вас ханства. Все слухи, распущенные моими недоброжелателями, совершенно ложны. Моя просьба состоит только в том, что бы вы не искали моей смерти. По принятой мною обязанности и по моему званию, я буду заниматься распространением Мюридизма. Отец мой, Алискендер-Бек, служил с большим усердием отцу твоему, Али-Султан-Ахмет-Хану. Все желания мои клонятся к тому, чтобы служить нынешнему Хану, по примеру отца моего. Все войска мои я отдаю в его распоряжение. Пусть он действует ими вместе с тобою, по собственному усмотрению; а я об одном прошу: дозволить мне, по прежнему, жить в вашем доме. Я буду помогать вам моими советами и опытностью, если в них встретится надобность, и без позволенья никогда не войду к Хану.».
Молодой Умма-Хан, удивленный льстивою и покорною речью Гамзата, стоял безмолвно. Тогда возвысился в толпе голос одного мюрида, который спросил его: «Неужели во всем Хунзахе не нашлось умнее и опытнее тебя, чтобы понять слова Имама и отвечать на них?» Видя смущение своего Хана, вновь непроизнесшего ни одного слова, хунзахский старшина сказал, что они прибыли не для ссоры, а для свидания с Гамзат-Беком, как родственником Аварских Ханов. После этого он хотел говорить за молодого Хана, но Гамзат не удостоил верного старшину вниманием, и повел своего гостя смотреть на цельную стрельбу своих удальцов - мюридов.
Между тем Паху-Бике, беспокоясь о долгом отсутствии Умма-Хана, просила старшего сына отправиться к Гамзат-Беку для личных объяснений. Абу-Султан-Нуцал-Хан, понимая более своего врага, отказался от исполнения просьбы матери до возвращения брата. Через несколько часов она настоятельно потребовала удовлетворения её желания, основываясь на молодости Умма-Хана, который не в состоянии будет отвечать на предложения противника. Абу-Султан-Нуцал-Хан снова отказался от свидания с Гамзат-Беком, по той же причине. Тогда Ханьша, как бы идя на встречу своей гибели, прибегнула к средству, ускорившему развязку драмы. Приписав нежелание Абу-Султан-Нуцал-Хана собственно чувству самосохранения, она сказала ему: «Не ужели ты горд до такой степени, что считаешь унизительным для Аварского Хана говорить с Беком, когда опасность угрожает не только твоему брату, но всему твоему Ханству. Может быть трусость причиною твоего отказа?». «Ты хочешь - гордо сказал Абу-Султан-Нуцал-Хан, - лишиться и последнего твоего сына? Изволь, - я еду!» И он отправился в неприятельский лагерь с 20-ю нукерами.
Лишь только показался Абу-Нуцал-Хан в стане мюридов, как Гамзат-Бек, не ожидавший стечения таких благоприятных обстоятельств, поспешил к нему на встречу и принял его с рабскою почтительностью. Прибыв к имаму Гамзату, Хан дружески приветствовал своего врага и по просьбе его вошел в палатку, вместе с братом своим Умма-Ханом, за ними последовали и несколько почетных жителей Хунзаха. Они уселись в его палатке. Угощая своих дорогих гостей, Гамзат-Бек сказал Абу-Нуцал-Хану, что все собранное им скопище находится отныне в его распоряжении, что он сам отдается в его власть и что с этого дня, если не откажут ему в помещении в ханском доме, он будет заниматься только богоугодным делом - распространением Мюридизма в Аварии. Абу-Нуцал-Хан, тронутый подобными знаками уважения, благодарил Гамзата в самых искренних выражениях, обещая ему вечную дружбу.
Когда Осман вышел из палатки, один из мюридов Гамзата передал Осману, что они приглашены не на угощение, а для совершения над ними убийства и посоветовал им вернуться домой. - «Иначе ты будешь, убит!» сказал он. Осман стал думать над тем, как спасти себя и своих товарищей, но придумать ничего не мог, сел верхом на свою лошадь и помчался домой.
Вскоре после этого Гамзат-Бек вышел, а вместе с ним и находившиеся при нём мюриды. Хотя его преступное желание осуществилось, и два Хана, из которых одного он страшился, находились в его власти, однако честолюбие не совсем ещё заглушило в нём понятие об их неприкосновенности и нерешительность им овладела . Он немедленно сделал распоряжение о назначении убийц и приказал сделать залп из ружей по ханским нукерам. Когда удачные выстрелы уничтожили большую часть верных защитников, то один из хунзахских жителей, преданный мюрид Гамзат-Бека, первый подбежал к палатке и выстрелом из ружья нанес смертельную рану Умма-Хану. Молодой Хан, не почувствовал вдруг ослабления, выхватил кинжал и бросился на врагов; но по выходе из палатки, силы его оставили и он пал мертвым. Между тем Абу-Нуцал-Хан, выбежавший вслед за Умма-Ханом, боролся долее с убийцами. Первый встретившийся ему противник - был родной брат Гамзата, которого он и поверг на землю. Подобная же участь постигла шурина Гамзат-Бека, занесшего на него руку, и одного джаро-белоканского мюрида, прострелившего ему левое плечо. Геройская защита Хана устрашила убийц вступать с ним в одиночный бой; а потому на него напали несколько мюридов и неизвестно кто из них рассек ему левую часть лица. Абу-Нуцал-Хан, прихватив рукою отрубленную щеку, выдернул шашку и нанес ею ещё не один смертельный удар. В эту роковую минуту отчаянье и храбрость Хана достигла до невероятной степени: все, к кому он приближался, бежали от него. Очевидцы рассказывают, что Абу-Нуцал-Хан походил на ожесточенного льва, не чувствовавшего своих страданий, и преследуя бегущих, убил и ранил до 20 человек. Наконец обессиленный и изнеможенный, он пал на труп одного из врагов своих.
Итак, 13 августа 1834 года, свершилось желание Гамзат-Бека и аварских ханов не стало. Из приехавших с ними почетных жителей и нукеров весьма не многие уцелели, чтобы привести в Хунзах горестную весть о убиении Ханов, повергшую в уныние Ханьшу и народ. В тот же день Паху-Бике и Ханьша Хистаман-Бике, лишившиеся защитников и оставленные оробевшими Хунзахцами, перевезены были, по воле Гамзата, в селение Геничутль, отстоящее в 3-х верстах от Хунзаха; жена же Абу-Нуцал-Хана, собственно по причине её беременности, была оставлена в ханском доме. Проезжая мимо неприятельского лагеря, Ханьша Паху-Бике просила позволения переговорить с Гамзат-Беком. Ответив, что между ею и им ничего нет общего, он вошел вслед за тем в Хунзах, и обагренный кровью законных ханов, принял их титул и поместился в их доме.
По водворении своем в Хунзахе, первым действием Гамзат-Бека - было заарестование Сурхай-Хана Сиухского, двоюродного брата Паху-Бике, полковника русской службы, управлявшего уже Аварским Ханством с 1821 по 1828 год. Сурхай-Хан хотя и был джанка, имея мать простого происхождения, однако все же считался двоюродным братом последнего Хана и мог вступить на ханство в случае смерти ближайших наследников. Права Сурхай-Хана были не безызвестны Гамзат-Беку; а потому он и поспешил захватить своего соперника. Вторая его забота состояла в том, чтобы завладеть всем имуществом Аварских Ханов.
Сделав необходимые для этого распоряжения, Гамзат-Бек потребовал к себе Ханьшу Паху-Бике, вместе с её тещею. Последнюю он поместил на хуторе аварских ханов, построенном в ущелье близ Хунзаха, а первую приказал ввести в комнату. Убитая потерею сыновей и Ханства, она вошла твердым шагом в жилище, вмещавшее долгое время Ханов Аварии, и без смущения поздравила Гамзата с получением нового сана. Похититель злобно усмехнувшись, сделал знак стоявшему позади Ханьши гимринскому мюриду, и голова её покатилась к ногам убийцы.
Поступок этот весьма не понравился даже приближенным Гамзат-Бека. Чувствуя сам низость своего действия, противного обычаям, он извинялся тем, что вероятно Ханьша стала бы просить защиты у Русских, которые не отказали бы ей в помощи. На другой день, участь Ханьши Паху-Бике постигла и Сурхай-Хана. Участь же юного Булач-Хана, заключенного тогда в Новом-Гоцатле, не была ещё решена, и неизвестно, что Гамзат-Бек сделал бы с ним. Но жену Абу-Нунцал-Хана, Ханьшу Гайбат-Бике, он не осмелился лишить жизни, оттого что убивая её, убил бы вместе с нею и невинное существо; а по Мусульманским законам это считается величайшим преступлением.
Цудахарский поход
По истреблении аварских ханов и Сурхай-Хана, Гамзат-Беку оставалось только упрочить свою власть в Аварии, а потом приступить к осуществлению дальнейших своих предположений. Он и имел намерение не медлить действиями; но смерть двоюродного его брата, Чопан-Бека, искренно им любимого и умершего от раны, полученной им при убиении ханов, заставила его изменить своё намерение и отправиться на несколько дней в Новый-Гоцатль как для присутствования при погребальном обряде, так и для утешения отца Чопан-Бека, того Имана-Али, который пробудил мятежный дух в его душе, утопавшей в разврате.
Во время непродолжительного пребывания в Новом-Гоцатле, Гамзат-Бек получил два письма от генерал-майора Аслан-Хана Гази-Кумухского. Первое, прочтенное перед народом, было следующего содержания: «Я узнал, - писал Аслан-Хан, - что ты убил родственников моих, и твоих повелителей - Абу-Нуцал-Хана и Умма-Хана. Смерть их ляжет на тебя справедливым гневом Божьим. Смерть же ханьши Паху-Бике, обрушится всею тяжестью и моего мщения, и ты не найдешь места, где мог бы от него укрыться.» Второе письмо, показанное только немногим приближенным и при котором были препровождены золотые часы, заключало в себе следующие слова: «Спасибо тебе, Гамзат-Бек; ты исполнил своё обещание, как нельзя лучше. Дай Бог, что бы в наш век было поболее таких молодцев; за то я и признаю тебя моим сыном. Теперь тебе, прежде всего, нужно покорить цудахаринское общество , и в случае нужды я буду тебе тайно помогать.».
Послушный советам Аслан-Хана, питавшего, по неизвестным причинам, особенную злобу к Цудахаринцам, и желая также подчинить своей власти этот народ, как непринявший ещё нового учения и покорение которого входило в общий план его действий, - Гамзат-Бек тотчас же собрал мюридов от Хидатлинского и Андалальского общества, всего до 4 тысяч человек. Перейдя с ними кородахский мост, он внезапно напал, ночью, на ближайшие цудахаринские селения: Салту и Худахиб. Устрашенные жители, неприготовленные к защите, должны были покориться обстоятельствам и впустили неприятельские толпы в их жилища. Из Салты он написал к цудахаринскому кадию и старшинам этого общества, чтобы они пропустили его чрез свои земли, объявляя им намерение своё итти к Дербенту.
Получив письмо Гамзат-Бека, цудахаринский кадий, Аслан, хотел к нему отправиться; но родственники удержали его и решили на совете, с прочими старшинами, не доверяться человеку, обманувшему аварских ханов и занявшему уже неприязненно два цудахаринские селенья, а собраться и дать общими силами отпор их врагу. Вследствие этого, все Цудахаринцы, могшие носить оружие, выступили против неприятеля, а в помощь к ним присоединились и Акушинцы . Они встретились с Гамзат-Беком недалеко от селения Цудахара, на урочище Караиц, и одушевленные желанием отстоять свою независимость, быстро атаковали противников. Подавленные многочисленностью и отвагою - мюриды дрогнули и обратились в бегство; сам предводитель их едва мог спастись, претерпев поражение на голову. Отделившись от своего скопища, преследованного Цудахаринцами до салтинского моста, Гамзат-Бек направился, с частью приверженцев, в Новый-Гоцатль, откуда, спустя несколько дней, уехал в Хунзах.
Волнения и заговоры в Хунзахе
Неудача понесенная Гамзат-Беком против Цудахаринцев, не охладила его воинственного духа. Проникнутый мщением, он снова приступил к военным приготовлениям, для нападения на Цудахар, Акушу и Ханство Мехтулинское, и даже помышлял о завоевании Дербента , Кубы , Шемахи и вообще всего Дагестана. В этом предположении, он велел заготовлять большое количество пороху и разослал главных мюридов своих во все общества, признававшие его власть над собою, с требованием, чтобы жители их, вооружась поголовно, шли в Хунзах.
Пока сделанные распоряжения, для возобновления военных действий, приводились в исполнение, многие из приближенных Гамзат-Бека, желая вероятно придать насильственному вступлению его на Ханство некоторый вид законности и тем упрочить его власть, советовали ему жениться на вдове Абу-Султан-Нуцал-Хана, сестре Абу-Муслим-Хана. Но Гамзат-Бек отказался удовлетворить желание своих приверженцев, говоря, что Ханьша Гайбат-Бике не может быть его женою, по причине её беременности, а также и потому, что принадлежала человеку проклятому за Богоотступничество, курившему табак, употреблявшему вино и бывшему в связи с Русскими. Усиленные их просьбы не только не принесли им пользы, а ещё более раздражили Гамзата, который, как бы наперекор им, женился на дочери одного Хунзахского джанки. В доказательство же преданности к вере и убеждения, что считал большим грехом привычку Абу-Нуцал-Хана, отдал строгий приказ, состоявший в том, чтобы никто не смел курить табаку и употреблять горячих напитков. Кроме того, дабы отличить последователей нового учения от упорствовавших в присоединение к Мюридизму, велел каждому мюриду подстричь усы, наравне с верхнею губою. Нарушителям этого приказания угрожал посажением в яму и наказанием по пятам 40 палочными ударами.
Хунзахцы имели много причин быть недовольными Гамзат-Беком и его приверженцами, а это незначительное обстоятельство, усилив ещё более их негодование, послужило окончательным поводом к составлению заговора против похитителя Аварского Ханства. Находившиеся в мастерской начали роптать на поведение мюридов, от которых не было им покоя, и один из них, обратясь к Осману и Хаджи-Мураду , сказал: «Султан Ахмед-Хан, покойный наш владетель, был великий человек. Он отдал сына своего Умма-Хана вашему отцу на воспитание и сравнял вас чрез то с своим родом; а между тем вы дозволили убить не только Абу-Нуцал-Хана, но и молочного брата вашего, Умма-Хана. Неудивительно после этого, что мы все поплатимся головами, если Гамзату вздумается выказать своё могущество, позабавившись нашею жизнью. Убьем Гамзата! с ним теперь немного мюридов.» Слова эти отозвались в сердцах ожесточенных слушателей. Молча пожали они друг друга руки и условились вновь собраться в той же мастерской вечером.
В назначенный час, тайком пробирались заговорщики на свидание, приведя с собою ещё до 18 человек надежных родственников. На этом свидании положено было привести в исполнение заговор при первой возможности, и каждый из присутствовавших поклялся на Коране хранить его в глубокой тайне.
Несмотря на меры осторожности, принятые заговорщиками, один из мюридов успел узнать о покушении на жизнь Гамзат-Бека и тотчас же сообщил ему о происходившем в мастерской, подтверждая справедливость слов своих клятвою. Однако доставленное сведение, об угрожавшей опасности, не устрашило похитителя Аварского Ханства чрезмерно доверявшегося своей судьбе. Выслушав мюрида, он спросил его хладнокровно: «Можешь ли ты остановить Ангелов, когда они придут за моею душою? Если не можешь, то иди домой и оставь меня в покое. Что определено Богом, того не избегнешь, и если завтра назначено мне умереть, то завтрашний день и будет днем моей смерти.».
Смерть Гамзат-Бека
Гамзат-Бек находился в такой слепой уверенности в своё счастье, что по уходе мюрида, начал надсмехаться над нелепостью доноса; а когда Маклач внес в его комнату драгоценные вещи и стал снабжать прочие комнаты всем необходимым на случай осады Хунзахцами Ханского дома, то смотря долгое время с ироническою улыбкою на принимаемые меры предосторожности, он приказал наконец отложить приготовления до наступления действительной опасности.
19 сентября, в пятницу, был большой праздник у всех Мусульман, и Гамзат-Бек, как глава духовенства в Дагестане, имел намерение идти в мечеть. Но едва наступило утро, к нему снова явился Мюрид доносивший о заговоре, и снова подтверждая клятвою справедливость своих слов, присовокупил, что его непременно убьют в этот день во время молитвы в храме, и что первым зачинщиком заговора был Османилязул Гаджиев, - дед Османа и Хаджи-Мурада.
Уверения доносчика поколебали несколько Гамзат-Бека; а потому он потребовал к себе Гаджиева. Хитрый старик, приблизился к нему с совершенно покойным лицом, и пока Гамзат смотрел на него пристально стараясь вероятно его смутить, он стал убедительно просить, помочь ему в средствах к изучению сына Арабскому языку. Обезоруженный безмятежным видом Гаджиева, Гамзат обещал исполнить его просьбу, и снова доверился своему счастью. Не допуская и мысли, что бы участь его была уже решена и минуты жизни сосчитаны, он решился непременно быть в мечети отдав только приказание, чтобы никто из жителей Хунзаха не смел туда входить в бурке, дабы можно было видеть вооруженных и отнять у них оружие.
В полдень, 19 сентября, раздался голос Муллы, и толпы Мусульман начали сходиться в мечеть. Вооруженный тремя пистолетами и предшествуемый 12-ю мюридами, с обнаженными шашками, вошел и Гамзат-Бек в храм пророка, в сопровождении своих приближенных. Он готовился уже приступить к молитве, как заметив нескольких человек в бурках, остановился посреди мечети. Тогда Осман, брат Гаджи-Мурата, громко сказал собравшимся: «Что же вы не встаете, когда великий Имам пришел с вами молиться.» Слова внука первого заговорщика не предвещали ничего доброго; а потому Гамзат-Бек начал отступать к дверям храма; но в это время Осман выстрелил из пистолета и нанес ему тяжелую рану. В след за данным сигналом, быстро последовали выстрелы, и убийца аварских ханов пал мертвым на ковры мечети, простреленный несколькими пулями.
Приближенные Гамзат-Бека хотели отмстить за смерть своего повелителя, однако успели только убить Османа, и атакованные в свою очередь ободрившимися Хунзахцами, понесли большой урон и обратились в бегство. Освободясь от своих притеснителей - мюридов, Хунзахцы тотчас же ввели в ханский дом престарелую Ханьшу Хистаман-Бике. Она, из сострадания, велела похоронить, на четвёртый день, валявшееся возле мечети обнаженное тело Гамзат-Бека .
См. также
Напишите отзыв о статье "Гамзат-бек"
Примечания
Литература
- // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. - СПб. ; [М .] : Тип. т-ва И. В. Сытина , 1911-1915.
- Шапи Казиев , ЖЗЛ. М., Молодая гвардия, 2010. ISBN 5-235-02677-2
Отрывок, характеризующий Гамзат-бек
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г"афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г"афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво"ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п"ощайте, г"афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого.внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.
– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.
Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
English: Wikipedia is making the site more secure. You are using an old web browser that will not be able to connect to Wikipedia in the future. Please update your device or contact your IT administrator.
中文: 维基百科正在使网站更加安全。您正在使用旧的浏览器，这在将来无法连接维基百科。请更新您的设备或联络您的IT管理员。以下提供更长，更具技术性的更新（仅英语）。
Español: Wikipedia está haciendo el sitio más seguro. Usted está utilizando un navegador web viejo que no será capaz de conectarse a Wikipedia en el futuro. Actualice su dispositivo o contacte a su administrador informático. Más abajo hay una actualización más larga y más técnica en inglés.
ﺎﻠﻋﺮﺒﻳﺓ: ويكيبيديا تسعى لتأمين الموقع أكثر من ذي قبل. أنت تستخدم متصفح وب قديم لن يتمكن من الاتصال بموقع ويكيبيديا في المستقبل. يرجى تحديث جهازك أو الاتصال بغداري تقنية المعلومات الخاص بك. يوجد تحديث فني أطول ومغرق في التقنية باللغة الإنجليزية تاليا.
Français: Wikipédia va bientôt augmenter la sécurité de son site. Vous utilisez actuellement un navigateur web ancien, qui ne pourra plus se connecter à Wikipédia lorsque ce sera fait. Merci de mettre à jour votre appareil ou de contacter votre administrateur informatique à cette fin. Des informations supplémentaires plus techniques et en anglais sont disponibles ci-dessous.
日本語: ウィキペディアではサイトのセキュリティを高めています。ご利用のブラウザはバージョンが古く、今後、ウィキペディアに接続できなくなる可能性があります。デバイスを更新するか、IT管理者にご相談ください。技術面の詳しい更新情報は以下に英語で提供しています。
Deutsch: Wikipedia erhöht die Sicherheit der Webseite. Du benutzt einen alten Webbrowser, der in Zukunft nicht mehr auf Wikipedia zugreifen können wird. Bitte aktualisiere dein Gerät oder sprich deinen IT-Administrator an. Ausführlichere (und technisch detailliertere) Hinweise findest Du unten in englischer Sprache.
Italiano: Wikipedia sta rendendo il sito più sicuro. Stai usando un browser web che non sarà in grado di connettersi a Wikipedia in futuro. Per favore, aggiorna il tuo dispositivo o contatta il tuo amministratore informatico. Più in basso è disponibile un aggiornamento più dettagliato e tecnico in inglese.
Magyar: Biztonságosabb lesz a Wikipédia. A böngésző, amit használsz, nem lesz képes kapcsolódni a jövőben. Használj modernebb szoftvert vagy jelezd a problémát a rendszergazdádnak. Alább olvashatod a részletesebb magyarázatot (angolul).
Svenska: Wikipedia gör sidan mer säker. Du använder en äldre webbläsare som inte kommer att kunna läsa Wikipedia i framtiden. Uppdatera din enhet eller kontakta din IT-administratör. Det finns en längre och mer teknisk förklaring på engelska längre ned.
हिन्दी: विकिपीडिया साइट को और अधिक सुरक्षित बना रहा है। आप एक पुराने वेब ब्राउज़र का उपयोग कर रहे हैं जो भविष्य में विकिपीडिया से कनेक्ट नहीं हो पाएगा। कृपया अपना डिवाइस अपडेट करें या अपने आईटी व्यवस्थापक से संपर्क करें। नीचे अंग्रेजी में एक लंबा और अधिक तकनीकी अद्यतन है।
We are removing support for insecure TLS protocol versions, specifically TLSv1.0 and TLSv1.1, which your browser software relies on to connect to our sites. This is usually caused by outdated browsers, or older Android smartphones. Or it could be interference from corporate or personal "Web Security" software, which actually downgrades connection security.
You must upgrade your web browser or otherwise fix this issue to access our sites. This message will remain until Jan 1, 2020. After that date, your browser will not be able to establish a connection to our servers.
На первом этапе восстание возглавил Гази - Магомед который был избран имамом в 1830 году. Гази-Магомед родился в 1793 году в селении Унцукуль. Затем он жил в Гимрах. Его другом детства был его будущий соратник Шамиль. Гази-Магомед обучался у выдающихся дагестанских ученых и вскоре сам получил известность. В феврале 1830 года Гази-Магомед, собрав 8-тыс. войско направился на резиденцию аварских ханов - аул Хунзах. В 1828 году хунзахские ханы приняли русское подданство и представляли собой реальную оппозицию восставшим. Хунзахцам удалось отстоять свой аул. Затем военные действия были перенесены на плоскость. В урочище Чумескент было построено укрепление. Сюда стекались сторонники Гази - Магомеда. Войскам восставших сопутствовал успех. Они заняли селение Параул.25 мая 1831 года Гази - Магомед осадил крепость Бурную. Прибытие русского подкрепления вынудило его отступить. Похожие события повторились при осаде крепости Внезапной, которая также располагалась на р. Сулак. В августе 1831 года Гази - Магомед пошел на Дербент, а в ноябре 1831 года, пройдя Кавказскую линию, он осадил Кизляр. Восстание разрасталось. Войска Гази - Магомеда направились на Владикавказ. В Дагестан была направлена карательная экспедиция, возглавляемая генералом Розеном.10 октября 1832 года войска Розена подошли к Гимрам. Начался бой. Восставшие оказывали ожесточенное сопротивление, но силы были неравны. Защищая свой аул, погиб имам Гази - Магомед. Здесь же был тяжело ранен его сподвижник Шамиль. Казалось, что восстание прекратится, так как в горах воцарилось временное затишье. Но вскоре борьба разгорелась с новой силой и обрела нового лидера. Им стал соратник Гази - Магомеда, уроженец села Гоцатль Гамзат-бек. Родился он в 1789 году. По происхождению был чанка. Обучался он также у известных ученых. В период освободительной борьбы под руководством Гази - Магомеда, Гамзат-бек проявил большую активность. После смерти первого имама, Гамзат-бек вступил на его место. В начале 1834 года армия Гамзат-бека насчитывала более 20 тыс. человек. Число сторонников Гамзат-бека все более увеличивалось. В горном Дагестане только хунзахские ханы не признавали его власти. В августе 1834 года 12 тыс. войско Гамзат-бека направилось на Хунзах. Резиденция хунзахских ханов была взята без боя. Здесь была уничтожена почти вся ханская семья. Это означало, что восстание вступило в новую фазу - антифеодальной борьбы. По всему горному Дагестану уничтожались представители феодальных родов. В селении Ругуджа было истреблено около 50 феодалов из рода Султаналиевых. Расправа над феодалами увеличивала власть Гамзат-бека. В то же время против него объединились силы, недовольные ростом его влияния. В результате был организован заговор, во главе которого находились молочные братья убитых хунзахских ханов Осман и Хаджи - Мурад. Гамзат-бек избрал своей резиденцией Хунзах. Именно здесь и произошли роковые события.15 мая 1834 года Гамзат-бек был убит на пороге хунзахской мечети. Один из участников заговора, будущий наиб Шамиля - хаджи - Мурад так описывал эти события: "Брат мой, Осман, нанесший удар кинжалом Гамзату, был убит его нукерами". Имамство Гамзат-бека продлилось недолго, но под его руководством оно еще более расширилось и обрело антифеодальный характер. Смерть Гамзат-бека не означала окончание войны.
В сентябре 1834 года новым имамом был избран друг Гази - Магомеда и соратник Гамзат-бека - Шамиль. Как и первый имам, Шамиль был уроженцем села Гимры. Датой его рождения считается 1798 г. Отцом его являлся уздень Денгау-Магомед, матерью - дочь зажиточного узденя Баху-Меседу. Мальчик при рождении был наречен Али, но в силу постоянной болезненности по существующему в горах поверью ему изменили имя, назвав Шамилем. Будущий имам и в юности отличался силой, волевыми качествами, лидерскими способностями, что и обусловило его дальнейшую судьбу. Также он проявил большое рвение в учебе, обучаясь у известных дагестанских ученых. Первый период восстания под его руководством 1835 - 1839 г. г. ознаменовался тем, что военные действия осуществлялись преимущественно на территории горного Дагестана. Весной 1837 года войска Шамиля наносят поражение русским войскам у селений Ашильта и Телетль. Масштабы восстания расширяются и охватывают общества Гумбет, Анди, Салатау, лезгинские общества Самурской долины и др. В 1839 году наступлении против Шамиля велось с двух сторон. Самурская экспедиция, возглавляемая генералом Головиным, подавила восстание в лезгинских обществах Самурской долины и в Кубинском уезде. Чеченская экспедиция, возглавляемая генералом Граббе, прошла через Северный Дагестан и направилась на резиденцию Шамиля - неприступную крепость Новое Ахульго, где сосредоточивалось его войско.11 июня 1839 года началась осада Ахульго, так как штурмовать крепость генерал Грабе не решился. Ввиду численного преимущества русских войск Шамиль пошел на переговоры, предоставив своего 8 - летнего сына Джамалэтдина в аманаты (заложники). (Последующая судьба сына Шамиля была сложной. Джамалэтдин воспитывался в России. В 1855 г. Шамиль вернул сына домой. Выросший вдали от отца и Родины, Джамалэтдин не нашел в горах счастья.28 июня 1859 г. он умер от чахотки). Военные действия были вскоре возобновлены. Штурм Ахульго закончился 22 августа. Осада продлилась три месяца. Восставшие понесли большие потери. Среди убитых были жена и маленький сын Шамиля. Сам Шамиль вынужден был уйти в Чечню. Тем временем, царское командование считало восстание законченным. Установилось временное затишье, которое ознаменовалось усилением налогового бремени.
В начале 40-ых гг. XIX в. восстание ознаменовалось новыми успехами. К нему примкнула Чечня. В 1842 г. восставшие отбили 12 крепостей. Были предприняты успешные экспедиции в Казикумух, Акуша, Ахты, Табасаран. В 1843 году русские войска вынуждены были покинуть Нагорный Дагестан. В конце 1844 года новым командующим русскими войсками был назначен граф Воронцов. В Петербурге был выработан план действий на Кавказе, который должен был покончить с восстанием одним ударом. На Кавказ была переброшена 40 - тыс. армия. Войска Воронцова направлялись против тогдашней резиденции Шамиля - аула Дарго в Чечне, вследствие чего эта экспедиция и получила название Даргинской. К началу похода на Дагестан армия Воронцова насчитывала 21 батальон пехоты, 4 саперные роты, 3 стрелковые роты, 16 сотен казаков и милиции, 2 грузинские пешие дружины по 500 человек каждая и 46 орудий. По мере продвижения войско командующего несло значительные потери. Но конечная цель похода вроде бы была достигнута. В 1845 году Дарго был занят. Но Шамиль, применяя тактику горной войны, изматывал войско Воронцова и в конечном итоге его измученные и значительно поредевшие отряды вынуждены были прекратить продвижение. Планам правительства относительно окончания войны одним масштабным походом был нанесен сокрушительный удар. В период этих событий наилучшим образом проявился талант Шамиля - стратега и полководца. Неудача этой экспедиции заставила царское командование в корне изменить тактику ведения войны. Вместо одиночных крупномасштабных экспедиций было решено действовать медленно, но твердо укрепляя за собой покоренные земли. Тем временем Шамиль предпринимал дальнейшие действия для распространения восстания по всему Кавказу. В 1846 году он совершает рейд в Кабарду, но поднять эту область на борьбу ему не удалось. В этом же году он направляется на Акуша. В 1847 году отряды Воронцова пытаются осаждать аул Гергебиль, но терпят неудачу. Военное командование начинает реализовывать новую тактику, расчищая дороги и продвигая систему крепостей вглубь Дагестана. Непокорные аулы уничтожаются. В 1847 году наиб Шамиля Кибит-Магома терпит поражение у Салтинского моста. Неудачно заканчивается и поход на Табасаран другого наиба - Хаджи-Мурада. В 1851 году отряды Шамиля терпят ряд военных неудач. В 1852 году русские войска успешно действуют в Чечне. После окончания Крымской войны и подписания Парижского соглашения царское правительство получает возможность перебросить на Кавказ дополнительные войска. В 1856 году русская армия на Кавказе насчитывает 226 тыс. солдат и офицеров. В их распоряжении имелось около 226 орудий. В 1857 - 1858 г. г. русские войска проводят ряд успешных операций в Дагестане и Чечне. В январе 1858 г. войско, возглавляемое генералом Евдокимовым, занимает Аргунское ущелье, после чего от восстания отходит Большая и Малая Чечня. С Шамилем остается Ичкерия вместе с аулом Ведено. Поскольку Ведено все еще остается столицей имамата сюда направляются значительные войска. В феврале 1859 года начинается осада Ведено. Но она была прервана из-за погодных условий.17 марта осада возобновилась, а 1 апреля аул был взят. Шамиль отступил в Дагестан. Он искал себе сторонников, но число их все более сокращалось. Тем не менее, Шамиль не сложил оружия. Летом царское командование предпринимает генеральное наступление, целью которого является окончание военных действий в Дагестане. Русская армия наступает с трех сторон. Чеченский отряд, возглавляемый генералом Евдокимовым, наступает со стороны Ведено. Дагестанский отряд под командованием барона Врангеля идет из Салатавии. Лезгинский отряд князя Меликова направляется из Кахетии. Общее руководство возложено на князя А. Барятинского. Последним убежищем Шамиля становится аул Гуниб. Здесь вместе с ним находится около 400 сторонников с семьями.10 августа подступы к Гунибу были окружены 40 тыс. отрядом.20 августа Барятинский начал переговоры о мире, которые не увенчались успехом.23 августа начался штурм Гуниба.25 августа 1859 года Гуниб был взят, а Шамиль пленен. Крупнейшее на Кавказе восстание прекратилось. Причинами его поражения являлись неравенство сил, экономическое и моральное истощение Дагестана. Определенную роль сыграл и факт обособления верхушки восставших и отделение их от общей народной массы. Постепенно наибы Шамиля накапливали богатства и мало чем отличались от феодалов, против которых и боролись. Происходило это все на фоне общего обнищания народных масс. После сообщения о взятии Гуниба, император Александр II написал в своем рескрипте от11 сентября 1859 года: "Слава тебе, Господи! Честь и слава тебе и всем нашим кавказским молодцам". Война на Кавказе истощала ресурсы, как России, так и Дагестана, После пленения Шамиль был направлен на местожительство в Калугу и стал "почетным пленником" России. Уже проживая в Калуге, Шамиль неоднократно обращался с просьбой к государю разрешить ему выезд на святые места, в Мекку. Но отпущен туда он был спустя 10 лет в канун1870 года. Учитывая возраст и старые ранения Шамиля, поездка не была для него легкой. Здоровье его было подорвано и в ночь с 3 на 4 февраля 1871 г. Шамиль умер в Медине. Он был похоронен на кладбище Джаннат аль Бакия.
Похожие статьи
Цветная капуста и яйца — идеальный тандем: готовим на сковороде, в духовке и мультиварке
Рецепт Геркулесовая каша
Бородинский хлеб в хлебопечке: легкий рецепт Бородинский хлеб в хлебопечке рецепты с солодом
Строительный концерн "ипс" Строительный концерн ипс
Как правильно сделать навес для машины своими руками – пошаговое руководство
Основная прибавка веса при беременности
Как и когда лучше делать тест на беременность
Шахматы Free для android Программа для андроид шахматы
Медикаментозный аборт: все про таблетки для прерывания беременности
Шуточные медали и номинации на юбилей мужчины Вручение медали 60 лет